Мусаси

— Хамада! — позвал Тадааки.

— Да, учитель, — отозвался Хамада Тораноскэ.

— Встань!

Тораноскэ поднялся под молчаливыми взглядами товарищей.

— Исключаю тебя из школы, но делаю это с надеждой, что ты научишься дисциплине и постигнешь смысл «Искусства Войны». А теперь уходи!

— Учитель, я не заслужил…

— Ты заблуждаешься, потому что не понимаешь «Искусства Войны». Задумайся и постарайся овладеть военной наукой.

— Объясните мне…

— Хорошо. Трусость — самый страшный грех для самурая. «Искусство Войны» исключает трусость. Незыблемое правило нашей школы гласит: трус подлежит исключению. Ты, Хамада Тораноскэ, не вызвал на бой Сасаки Кодзиро сразу после смерти брата, а мстил жалкому продавцу дынь. Вчера ты взял в заложницы его старуху мать. И это поведение самурая?

— Учитель, я поступил так, чтобы заманить Кодзиро.

— Именно это я и называю трусостью. Если ты хотел драться с Кодзиро; почему не пошел к нему домой и не вызвал его на бой? Почему не послал ему письменный вызов? Почему открыто не заявил о причине вызова? Нет, ты придумал хитрость, дабы заманить Кодзиро сюда и всем вместе напасть на него. А как поступил Кодзиро? Он явился сюда один и встретился со мной. Он отказался иметь дело с трусом и вызвал на поединок меня, потому что учитель отвечает за своих воспитанников.

В додзё повисла мертвая тишина.

— Простите меня, — прошептал Тораноскэ.

— Выйди вон!

Тораноскэ опустился на колени.

— Желаю вам доброго здоровья, учитель. Благополучия всем вам.

Тораноскэ побрел из додзё.

— А теперь я покидаю вас и мирскую жизнь, — произнес Тадааки подавляя рыдания. — Не горюйте обо мне! Настал ваш день. Пришло ваше время защитить славу школы. Будьте скромны, не жалейте себя и совершенствуйте свой дух!

Тадааки вернулся в комнату для гостей, лицо его было непроницаемым.

— Я исключил Хамаду, — сказал он Кодзиро. — Я посоветовал ему уделить серьезное внимание самурайской дисциплине. Я распорядился освободить старую женщину. Она уйдет с вами?

— Прекрасно. Женщина пойдет со мной, — ответил, вставая, Кодзиро. Поединок так утомил его, что, казалось, он вот-вот упадет.

— Подождите, — проговорил Тадааки. — Давайте выпьем и забудем прошлое. Омицу! — хлопнул в ладоши Тадааки. — Принеси сакэ!

— Спасибо, вы очень добры, — улыбнулся Кодзиро и лицемерно добавил: — Теперь я понял, почему так знамениты Оно Тадааки и стиль Ито.

«Если наставить его на правильный путь, весь мир будет у его ног, — подумал про гостя Тадааки. — Неправедный путь превратит его в нового Дзэнки».

В застольном разговоре упомянули имя Мусаси. Кодзиро узнал, что Мусаси собираются включить в группу избранных фехтовальщиков, тренирующих сёгуна. Кодзиро не ожидал такой неприятности. Он сразу же заторопился домой.

Через несколько дней Тадааки исчез из Эдо. Он снискал себе репутацию прямодушного человека и безупречного воина, но ему не хватало политической гибкости Мунэнори. Народ так и не понял поступок Тадааки. Зачем бежать от мира, если ты добился всего, чего хотел в бренной жизни? Поговаривали, что Тадааки после поражения в поединке с Кодзиро повредился рассудком.

Горечь бытия

Это был самый неистовый ураган, какой видел Мусаси в своей жизни. Иори печально смотрел на испачканные листы книг, разбросанные среди развалин дома.

— Ученье кончилось, — произнес он.

Крестьяне больше всего на свете боятся два дня в году — двести девятый и двести двадцатый. Тайфуны, которые случаются в эти осенние дни, без остатка уничтожают урожай риса. Практичный Иори в предчувствии непогоды укрепил крышу и придавил ее тяжелыми камнями, но ночью ее сорвало. Утром они поняли, что дом починить нельзя.

Мусаси ушел на заре. Глядя ему вслед, Иори подумал: «К чему смотреть на поля соседей? И так ясно, что они затоплены. Лучше бы у себя разобраться».

Мусаси вернулся в полдень, а часом позже пришла группа крестьян толстых соломенных накидках от дождей. Они благодарили Мусаси за то, что он помог лечить больных и отвести воду с полей.

— После таких ураганов между соседями обычно наступал раздор, ведь каждый хлопотал только в собственном хозяйстве, — сказал старый крестьянин. — Послушавшись твоего совета, мы работали все вместе.

К радости Иори крестьяне принесли провизию — маринованные овощи, сладости и рисовые лепешки. Иори усвоил еще один урок: если поработать на благо людей, то еда будет обеспечена.

— Мы вам построим новый дом, — пообещал один из крестьян и пригласил Мусаси и Иори временно пожить у него в деревне.

Вечером, когда все легли спать, Иори уловил доносившийся издалека бой барабанов.

— Слышите? — прошептал он, обращаясь к Мусаси. — Храмовые танцы исполняют. Странно, что их устроили сразу после тайфуна.

Утром Иори спросил у крестьян о вчерашней музыке.

— Оказывается, отсюда не так уж далеко храм Мицуминэ в Титибу, — сообщил он Мусаси.

— И что?

— Я хотел бы, чтобы вы взяли меня туда помолиться.