Мусаси

Открытие казалось до смешного простым. Люди рождаются с двумя руками, почему бы ими не работать одновременно? Фехтовальщик сражается одним мечом и чаще всего одной рукой. Если действовать двумя речами, у противника с одним мечом нет надежды на победу. В бою в Итидзёдзи против школы Ёсиоки у Мусаси в обеих руках словно помимо его воли оказалось по мечу. Сейчас он понял загадку своего непроизвольного действия в ту минуту смертельной опасности.

С того памятного боя Мусаси ощущал, что одновременное владение двумя мечами больше подходит натуре человека и его природным возможностям, чем одним мечом. Привычка, обычай, которым слепо следовали на протяжении столетий, исключали фехтование двумя клинками. Обычай превращал нелепость в закон?

Две палочки, один звук. Барабанщик сознательно действовал правой и левой руками, но словно не замечал их. Мусаси переполнила ликующая радость, которую человек познает лишь в минуты озарения.

Действо на сцене продолжалось. Мастера сменили танцовщики исполнившие пять священных танцев — сначала медленный танец Ивато, затем Ара Микото-но Хоко, оживленнее запели флейты, зазвенели колокольчики.

— Насмотрелся? — спросил Мусаси мальчика.

— Нет, нет! — ответил Иори, целиком захваченный стихией танца. Ему казалось, что он вместе с исполнителями плывет по помосту.

— Не задерживайся допоздна, завтра отправимся на вершину горы, к главному святилищу.

Слуга дьявола

Собаки Мицуминэ отличались исключительной свирепостью. Это порода, говорят, произошла от собак, привезенных из Кореи более тысячи лет назад и скрещенных с горными собаками Титибу. Они стаями бродили по окрестностям, нападая на добычу, как волки. Эти полудикие создания считались посланцами божеств и почитались верующими за божьих «помощников», поэтому паломники покупали в лавках на счастье изображения собак в виде лубков или маленьких фигурок.

В нескольких шагах от Мусаси шел человек, ведя на толстой веревке черного пса величиной с теленка. Когда Мусаси вошел в Канонъин, человек дернул собаку за повод и повернул назад. Пес оскалился и стал нюхать землю. Мужчина хлестнул веревкой по его спине.

— Успокойся, Куро!

Хозяину собаки было под пятьдесят, в нем угадывалась дикая сила под стать его псу. Он был в одежде, похожей на самурайский официальный наряд или монашье облачение, пеньковые хакама и подпоясан узким, плоским поясом.

— Байкэн? — Женщина отступила назад, уступая дорогу псу.

— Лежать! — Мужчина ударил собаку по голове. — Хорошо, что ты его заметила, Око.

— Это он?

— Конечно.

Они постояли, молча глядя на звезды в просвете облаков, слушая, но не слыша музыку священных танцев.

— Что будем делать?

— Надо подумать.

— Его нельзя упустить во второй раз. — Око вопросительно взглянула на Байкэна.

— Тодзи дома?

— Напился до беспамятства и спит.

— Попробуй его растолкать. А я пока обойду дозором храм.

Око миновала несколько чайных, из которых доносился веселый гомон посетителей, и вошла в обветшалый дом с вывеской «Чайная». Девочка-служанка дремала при входе.

— До сих пор спит! — произнесла Око.

Девочка, приняв замечание на свой счет, тряхнула головой.

— Я о муже, — пояснила Око, кивая на человека, который лежал на циновке, повернувшись к стене.

Здесь же в просторной прихожей старуха-кухарка варила на очаге рис с бобами. Веселые языки пламени оживляли убогую обстановку. Око похлопала спящего по плечу:

— Пора вставать!

Человек обернулся, недоуменно тараща глаза.

— Кто это? — отступила на шаг Око. Рассмеявшись, добавила: — Я думала, это мой муж.

Мужчина поправил съехавшую набок циновку и опустил голову на деревянное изголовье. Рядом на полу лежали мешок, посох и широкая тростниковая шляпа.

— Кто этот молодой человек? — поинтересовалась Око.

— Паломник. Завтра собирается во внутреннее святилище.

— Где Тодзи?

— Я здесь, пустоголовая! — раздался голос из соседней комнаты, фусума в которую были раздвинуты. — Мне и вздремнуть, что ль, нельзя? Где шаталась? Делом надо заниматься.

Время не пощадило Око. От ее былых прелестей не осталось и следа. Они с Тодзи держали чайную «Оину» в развалюхе, и Око выполняла всю мужскую работу, так как Тодзи лишь изредка утруждал себя охотой в горах. Все их подручные разбрелись после того, как Мусаси сжег хижину у перевала Вада.

Тодзи зачерпнул воды из бадьи и жадно напился. Око смерила его презрительным взглядом.

— Пора бы тебе одуматься и не пьянствовать. Твое счастье, что сегодня не напоролся на меч, когда болтался по улицам.

— О чем ты?

— Мусаси на празднике в храме.

— Миямото Мусаси? — мгновенно протрезвел Тодзи. — Надо от него скрыться.

— На другое ты не способен.

— Просто не хочу повторения того, что случилось у перевала Вада.

— Трус! Почему не хочешь отомстить за школу Ёсиоки? Уж о нас я и не говорю!

— Не забывай, что мы остались теперь вдвоем, а прежде целая банда была.

Тодзи не сомневался, кто останется в живых, если случай столкнет его с Мусаси.

— Ошибаешься! — возразила Око. — Нас трое. Есть еще один человек, готовый отомстить Мусаси.

Тодзи знал, что Око подразумевает Байкэна, с которым они познакомились, когда поселились в Мицуминэ.