Мушкетер

– Он утверждал, что царь Иосиф с большим войском из представителей колена Реувена собирается напасть на неверных, владевших священным Иерусалимом. И прислал своего брата Давида к христианским владыкам для того, чтобы заключить военный союз и совместно ударить по мусульманам, – ответил ростовщик. – Более, чем на кого-либо, повлиял этот посол на вашего прадеда. Дуего ду Пирешу поверил в него сразу и бесповоротно. Он отверг христианскую веру и открыто вернулся к вере предков – к иудейской вере. Жена его не рискнула последовать за ним. И она, и его двухлетний сын – ваш дед Исаак, сударь, – остались христианами ду Пирешу. А дон Дуего отныне звал себя еврейским именем Шломо Молхо и повсюду сопровождал своего кумира – еврейского принца Давида...

– Сто лет назад, – прошептал я, пораженный.

– Сто лет назад, – Исаак Лакедем кивнул. – Почти сто лет назад ваш прадед вновь стал евреем.

– Что с ним стало? – спросил я. – С ним и с его принцем?

– Шломо Молхо погиб, – ответил господин Лакедем, отворачиваясь. Несмотря на то, что именно это я ожидал услышать – иначе подобная история не могла завершиться, я ощутил сильный укол в сердце. Пока старый ростовщик рассказывал ее, я уже представлял себе Дуего ду Пирешу, моего прадеда – молодого придворного гордеца, может быть, даже немного похожего на меня, гарцующего верхом на вороном жеребце бок о бок со странным маленьким человечком в экзотическом наряде. – Все закончилось трагически. В Мантуе Давид Реувени и Шломо Молхо были схвачены инквизицией и преданы суду. Шломо Молхо отказался отречься от еврейской веры и вновь стать христианином. Он был сожжен как еретик и вероотступник.

Теперь воображение живо нарисовало мне чудовищную картину сожжения моего прадеда на костре. Я содрогнулся. Исаак Лакедем вздохнул.

– Да, ужасная смерть, – печально сказал он. – Ужасная и позорная. Но с казнью Шломо Молхо – Дуего ду Пирешу – злоключения вашей семьи не закончились. Как и злоключения некоторых других семейств, проживавших в Порто. С момента вероотступничества Дуего ду Пирешу инквизиция с особым вниманием следила за его родными. Мое семейство тоже оказалось под постоянным подозрением, – он впервые за все время упомянул и о себе. – Нас всех с тех пор постоянно подозревали в тайном следовании еврейской религии. Вашему деду – сыну отступника Дуего – всю жизнь приходилось тщательно следить за своим поведением, чтобы не дать инквизиторам ни малейшего повода заподозрить его в стремлении идти по пути вашего прадеда. Впрочем, он умер рано – вскоре после свадьбы, так что и ваш отец рос без отца, его воспитывали мать и ее родственники. К сожалению, к нему судьба оказалась очень жестока. Авраам ду Пирешу был арестован, когда ему едва исполнилось семнадцать лет.

– За что?! – воскликнул я. – За что его могли арестовать? Только не говорите, что мой отец стал преступником, сударь. Я не поверю в это, я буду вынужден обвинить вас во лжи!

– Преступником? – господин Лакедем медленно покачал головой. – Преступником... Смотря что подразумевать под этим словом. Нет, с точки зрения властей, юный Авраам ду Пирешу не был преступником в обычном понимании. Но те самые обычаи, о которых я уже говорил, были приняты и в его доме. А вот это уже считалось серьезным преступлением против церкви и государства.

– Но почему? – я не мог усидеть в кресле и вскочил. От негодования – не на хозяина дома, разумеется – рука моя легла на эфес шпаги. – Объясните мне, господин Лакедем, если все обстояло так, как вы рассказываете, если никаких других прегрешений не совершали эти несчастные, неужели их преследовали столь жестоко?! Чем грозило престолу и церкви то, что кто-то не ест свинину? Или зажигает свечи в субботу? Что из того, что португальские евреи, давным-давно верующие в Христа, изредка вспоминали традиции своих предков?