Мусор

– Уроков не делает, прогуливает. Меня сколько раз учителя вызывали, да у меня ноги… Сам видишь: еле от плиты до раковины дохожу. Отцу всё по барабану, он в последний раз ещё к тебе на собрания ходил. Дима у нас учителей, – она повернулась к младшему сыну, с доброй усмешкой наблюдая, как тот жевал завтрак, – больно хорошо вспоминает…

– Не-не, я не пойду, – буркнул тот, неловко роняя куски омлета в тарелку.

– Ты б сходил, может, а? – и она умоляюще посмотрела на старшего. – Тебе ж вот всё равно нужно Маугли искать.

– Маугли?! – с интересом ворвался в их разговор Дима, а потом что-то вспомнил. – А, ну да, точно, – и вернулся к своему завтраку.

В прихожей скрипнула дверь и бодрый, громкий, с мужественной хрипотцой голос сотряс стены: «Хозяева! Проснулись?».

– Клава запах еды учуяла, – тихо засмеялся Дима.

– Да-а, она никогда приём пищи не пропустит, – довольно глядя перед собой, захихикала мама. А потом погромче крикнула: – Заходи, никто не спит! – и снова вполголоса. – Твой же кобель чёртов всех перебудил.

Тётка с бешеным шумом продвигалась к кухне. В комнате, уже ближе и громче, раздалось её бодрое: «О, Линка, ты здесь!».

Вот её стриженная голова и круглое тельце появились внутри.

– А я видела Ваньку, куда-то вверх по улице побежал. Ну, думаю, пора родственничков проведать.

Она по-хозяйски плюхнулась на диванчик, кажется, продавленный уже в особенном месте под её тело, скрестив под большим животом две коротенькие ножки, словно джинн.

– Да-а, Иван у нас главный труженик, – продолжала иронично язвить мама, быстро скидывая остатки омлета со сковородки на тарелку и со стуком ставя её посреди стола.

– Поешь с нами, Клав.

– Не-не-не. Что ж я, как побирушка, всё только хожу вас объедаю.

– Да будет тебе, объедаешь! Садись да ешь.

Наступила тишина: тихонько бурчал что-то старенький радиоприёмник да со стуком и клёкотом пережёвывали свой завтрак собравшиеся, а мама с аппетитом прихлёбывала чай, отдуваясь после каждого глотка, как после тяжёлой работы. Саша, извинившись, встал и вышел в проходную комнатку. Ему хотелось поговорить с сестрой.

Комнату без окон освещал лишь тусклый свет из трёх раскрытых дверей, ведущих в другие помещения. Сначала он заметил две белые стопы, свешенные с незаправленной кровати, а потом уже обнаружил саму Ангелину – она сидела с телефоном, забившись в самый тёмный угол, положив светлую свою голову на коричневый настенный ковёр.

Если о брате у него оставались хоть какие-то воспоминания: совместные игры в глубоком детстве, работа в огороде, даже несколько вечеров, случайно проведённых в одной компании в подростковые годы, – то про сестру он не знал почти ничего. Она родилась, когда ему было уже тринадцать, и он мало бывал дома, тут же убегая к друзьям, как только заканчивал делать уроки, а их он тоже готовил всё меньше, всё реже. Помнил он вдруг сменившуюся атмосферу в доме, всегда довольно невесёлую, заполненную ссорами и мамиными слезами, на какую-то притихшую и отстранённую. Мать с бабушкой подолгу шептались о чём-то на кухне, плотно закрыв дверь, и даже несколько раз звали туда с собой протрезвевшего отца, обычно никакого участия не принимавшего в их разговорах. Однажды Саша, придя из школы раньше обычного, влетел в комнату и застал обрывки их беседы: бабушка произнесла странную фразу: «Погоди, вдруг девчонка будет – ты же так мечтала!». «Я уже ни о чем не мечтаю», – плаксиво ответила мать, вытирая подолом цветастого халата глаза. Они резко встрепенулись, обнаружив его, и мама с нарочитым весельем пригласила сына обедать. Обе были смущены. Только много позже, уже уехав из дома, он вдруг вспомнил этот эпизод и связал его значение с тем, что последовало дальше.

Поскольку мать всегда была полной, они ничего не знали. Она, впрочем, удивительно часто вскакивала среди ночи и бежала в туалет, где её шумно рвало, всякий раз, когда отец ложился спать пьяным и наполнял небольшую комнатку терпким запахом перегара. Так, она привыкла спать на кушеточке в кухне, и каждое утро, приходя туда, Саша обнаруживал маму, тяжело храпящую, наполовину свисавшую со своей узенькой постели, большую и белую. Как-то ранней весной всех разбудили её тяжёлые стоны, вскочила бабушка, они стремительно засобирались. Мальчики жались в проходе, а их будто никто не замечал. Бабушка, вполголоса шепча молитвы, помогала маме застегнуть пальто прямо поверх ночной рубашки, а мама еле стояла, облокотившись на тумбочку в прихожей, тяжело дышала и даже немного рычала. Всё это было очень страшно. Потом приехала скорая, но фельдшер даже не стал проходить в дом. Бабушка просто вытолкала маму, на ходу нахлобучив на неё шапку и впихнув в руку какой-то пакет, а потом закрыла глаза и медленно опустилась на стул возле двери в изнеможении. Некоторое время спустя она очнулась, перекрестилась, заметила замерших в дверях и в ужасе онемевших внуков, раздражённо кинула им: «Что встали? Сестру вам рожать мать поехала!».