Мусор

Он перешёл через дорогу, где, наконец, установили светофор с кнопкой для пешеходов – раньше тут всегда были аварии, и бабушку его одноклассницы сбили в новогоднюю ночь, когда она возвращалась из гостей, и, хотя старушка выжила, у неё начались ужасные проблемы с памятью, а сбивший – какой-то неместный парень, – договорившись с ней о выплате компенсации, так, кажется, и не отдал обещанную сумму. Несмотря на пустынную сейчас дорогу, Тюрин нажал на кнопку, и прежде, чем красный человечек сменился, заметил мигание зелёного круга, отразившееся в знаке пешеходного перехода, расплывшееся психоделическим цветом в сиянии влажного асфальта.

Мысли о детстве здесь неотступно кружили в его голове: счастливом, весёлом, почти идеальном. Он был слишком пьян, чтобы выстраивать их в определённой последовательности, и позволял им кружить свободно, завлекая его, как грибы в траве, один за другим, в ловушку коварной ностальгии. С какой трогательной тоской вспоминались ему люди, которых он только что видел! Неужели они – такие дерзкие, – превратились в сегодняшних неудачников, отлично это сознающих и даже не смущавшихся, смирившихся, рассуждающих примитивно, шутящих пошло и водящих всё в ту же убитую, постыдную избу на пьянки проституток?! Было ли приятно встретиться с ними? Очень. Ему было скучно и противно – но вышел он с гордостью за себя, своё дело и жизненный путь. В пьяном хороводе он выловил вдруг желание прийти к ним ещё – и уже не молчать, а говорить о том, что он пишет, о чём знает, что думает и о них, и о их жёнах. «Просидел, как дурак! Молчал, кивал… Как будто со всем согласен, как будто сам такой же! Вот же бред. Надо было сразу сказать Юрцу, что, если он всю жизнь живёт среди куриц и окружает себя ими, так это не потому, что все женщины такие. Просто он ничего не сделал, чтоб нравиться другим!.. А ты? Ты-то что сделал?».

Саша знал, что следом явится – не мог не явиться – её образ, и был готов к встрече с ним: тёмным, трагическим, злым; держать его на цепи самообладания (или самообмана?) в этом пьяном дурмане стало невозможно. Светлые завитки волос, строгий взгляд под очками. Опять смотрит на него с осуждением, как тогда, когда он убеждал её остаться – отстранённая, всё для себя решившая, непроницаемая. Он тогда сразу же понял, по одному её лицу, что это точный конец, но всё равно ещё что-то говорил, обещал, вышел из себя и кричал – и очень обидно было, что не кричала и не плакала она; тварь, стояла такая холодная, высокомерная и наслаждалась его бессильным отчаянием. И сильнее всего он себя ненавидел за то, что она могла сохранить это лицо, а он – нет. И на работе все всё понимали и его жалели, не её! И ведь можно же было хотя бы даже не плакать, а сдерживать слёзы – после семи лет вместе, наблюдая его страдания, хоть немного содрогнуться и утратить контроль? Нет!

Он уже спустился с горы, разделявшей окраины города от его центра. Поставленные по ней в два ряда фонари, выполненные под старину, горели все, кроме одного. Направо был святой источник – в его детстве из-под земли начал бить ключ, и все бежали туда с вёдрами и бидонами. Через пару месяцев выяснилось, что это просто прорыв канализации. Однако успех был необратим, и люди продолжали ходить, так что вскоре, действительно, каким-то образом был образован живоносный источник – вырубили в овраге ивовые заросли, построили часовню, купальню, закатали площадку в асфальт и поставили клумбы со скамеечками. Саша захотел свернуть, но увидел, что, придвинув одну к другой чугунные лавки с изогнутыми ножками, там сидела, негромко переговариваясь, компания подростков – вторая, встреченная за этот вечер. Мысленно позавидовав их юности и беспечной свободе от любого ближнего будущего, как деятельного, так и бесполезного, он двинулся дальше, к центральной городской площади.

«Надо сказать ей в следующий раз… Обязательно сказать! Как это противно и обидно – столько пережить с человеком, столько вымучить, от столького отказаться, чтобы потом, в момент, когда для тебя всё стало нормальным, вдруг получить удар под дых! И она ещё будет выглядеть надменной и уставшей! Я приду… Я напишу, всё напишу, и о ней тоже…. Напишу так – и издам, и в посвящении упомяну её. “Человек, который делал всё, чтобы это никогда не случилось, но наконец оставил в покое”… Или: “Татьяне, которая не верила, что это произойдёт”. Не верила или не хотела? Приду и скажу ей: “Ты не хотела, но это произошло!”. И подарю экземпляр. А она опять будет делать вид, что ей всё равно… И всё же: насколько без неё должно быть лучше, это ведь я должен быть спокойным и счастливым. Но почему же не получается? Когда, наконец, это закончится?!».