Мусор

И она, таща за руку годовалую малышку, медленно переступавшую кривыми, как колесо, ножками, растолкала старших детей бёдрами, чтобы вставить ключ в замок. При этом заранее начала приговаривать: «Рексик, умничка, не злись, все свои!».

Они прошли внутрь большого двора. Беспородная рыжая собака, не очень-то больших размеров, не соответствующих поднятому ей яростному шуму, кинулась к ним, и Саша отпрянул. «Не волнуйтесь: он лает, но не кусается», – так же нежно продолжала Жанна. Девчонки облепили пса, и тот уже счастливо повизгивал, вылизывая им носы. Последней подошла самая маленькая и всей пятернёй крепко сжала его ухо, приговаривая: «Ав, ав!».

– Варварушка, доченька, ему же больно, – ласково проговорила мать. – Девочки, оставьте Рексика, пойдёмте в дом: нам надо встретить дядю.

Несколько глаз внимательно уставились на него, изучая. Потом развернулись и пошли рядом с матерью к большому дому из белого кирпича: он был не отделан снаружи, хотя металлическая обрешётка по всему периметру и выдавала планы по дальнейшей работе; пустые проёмы для окон на втором этаже; вместо крыльца – небрежно сколоченная приставная лестница. «А зачем он пришёл?», – громко прошептала одна из дочерей, беря маму за руку.

– Ко мне по важному делу, – ответила ей, глядя при этом на Сашу с извиняющейся улыбкой, Жанна.

Он ещё раз окинул затемнённый соснами, огромный и совершенно пустынный двор. Вдали громоздились вытянутые деревянные постройки: он насчитал штук пять, какие-то большие, какие-то – гораздо меньше. На земле не было ни травы, ни цветов, лишь вперемешку с порыжевшей опавшей хвоей валялось много хлама: груда кирпичей, кучи досок, старая ванна, обрезки труб, прямо посреди двора была насыпана высокая куча песка, из которой торчали яркими столбиками воткнутые вертикально детские лопатки, рядом с ней высился огромный плюшевый конь тёмно-серого цвета, поставленный на полозья-качалки: он был тоже весь усыпан высохшими иголками, застрявшими в его обивке.

Дом изнутри напоминал наружную обстановку. Просторное помещение первого этажа объединяло в себе и кухню, и столовую, и гостиную. Внутри был полумрак, но свет хозяйка зажигать не стала. Яркая мебель ИКЕА здесь соседствовала с обыкновенной дачной рухлядью: например, к круглому журнальному столику, представлявшему собой своеобразную корзину из стальных прутьев с чёрной столешницей, было приставлено низенькое, будто вспухшее от древности и сырости кресло, с протёртой на спинке красной обивкой и ободранными лакированными подлокотниками. А нежно-голубые ящики кухонного гарнитура, закрывавшие собой целый угол справа от входной двери, возвышались над сборной композицией из нижних: несколько обтянутых плёнкой с недостоверным рисунком «под дерево», один и правда деревянный, но почти чёрный от сырости и ветхости, третий окрашен белой краской таким густым слоем, что даже издали были видны подтёки и неровности. На полу всюду были разбросаны детские игрушки, книги, одежда, лежала даже настоящая сковородка, на которой распласталась тряпичная кукла с косами из красных ниток.

Жанна, отфутболив ногой в сторону несколько предметов с пола, которые мешали ей пройти, всё так же ласково пригласила Сашу сесть за большой деревянный стол, не накрытый скатертью, на лавку – кто-то, делая эту мебель самостоятельно, точно вдохновлялся крестьянским бытом. Девочки, не раздеваясь и не моя рук, тут же сели в кружок неподалёку, схватившись за какие-то, брошенные ими раньше безделушки, словно никогда и не отрывались от игры. Мать их, разбирая сумку прямо в куртке, продолжала нараспев приговаривать:

«А мы были в музыкальной школе… Там такой замечательный преподаватель! Хотя Анечке всего четыре, она так интересуется музыкой! И я упросила эту добрую женщину заниматься с ней – она тоже мать, она меня поняла. И какая она тонкая, как прекрасно чувствует детей!».

«Не о Жене ли она говорит?», – со странной тревогой подумал Саша, вспомнив, что его первая любовь стала в Боголюбове преподавателем музыки.

«Хотя мы и договорились только на Анечку, но на занятиях сидят и Иоанна, и Настасья, что-то бренчат тоже на пианино… И даже маленькая Варечка, знаете, пытается напевать, поэтому я сижу с ней на уроке тоже».

Кто-то из дочерей, услышав её, отреагировал: «Линка-минка, мама!».

«Да-а, Калинка-Малинка», – радостно откликнулась та и, с гордостью посмотрев на гостя, который мог теперь оценить несомненный талант её любимых детей, села на скамейку с противоположной от Тюрина стороны стола. Она аккуратно положила ладони на живот, как делают все беременные – одну сверху, вторую под ним, – и хотела, кажется, спросить что-то, но залюбовалась своими детьми: на правой впалой её щеке появилась ямочка, в уголках глаз собрались довольные морщинки, длинный, тонкий нос немного сморщился. «Вообще она симпатичная», – подумал Саша. Он слегка хмыкнул, чтобы привлечь её внимание. Женщина, впавшая в какой-то умилительный транс, очнулась, но улыбка с её лица не сошла.

– Жанна, Даша предупредила вас, для чего я приду, о чём хочу с вами поговорить?