Муссолини и его время

Никто в Риме и не подумал озаботиться проблемой связи с войсками или гражданскими учреждениями. Приказы Бадольо и Амброзио носили расплывчатый и неопределенный характер, позволявший итальянским командирам с легким сердцем сдавать оружие при первом же появлении немецких солдат. Только после решительного нажима союзников Бадольо обратился к нации и вооруженным силам по радио, но его выступление было таким же невнятным, как и инструкции войскам:

«Итальянское правительство считает невозможным продолжать неравную борьбу с превосходящими силами врага и, чтобы уберечь народ от дальнейших бед, обратилось к генералу Эйзенхауэру, Верховному главнокомандующему англо-американскими войсками, с просьбой о заключении перемирия. Эта просьба была удовлетворена. Вследствие этого все боевые действия итальянской армии против англо-американских войск повсеместно прекращены. Итальянская армия, однако, будет отражать все атаки, исходящие из других источников».

В конечном счете все это, вместе с решительным нежеланием итальянцев воевать, привело к тому, что шестьдесят имевшихся еще у Италии дивизий не оказали немцам почти никакого сопротивления. Роммель, в который раз наблюдавший массовую капитуляцию итальянских солдат, мог поздравить себя с тем, что на этот раз они сдаются ему.

Даже Кессельрингу, чьи дивизии в этот момент были связаны боями с высадившимся в Южной Италии противником, удалось без труда выполнить поставленные перед ним задачи по разоружению итальянских войск. К вечеру 10 сентября его войска заняли Рим – более чем 50-тысячная группировка итальянцев, имевших над немцами двойное превосходство в численности, смогла продержаться лишь сутки, после чего капитулировала. Войдя в столицу бывших союзников, немцы освободили арестованных деятелей режима. Прикрепленный к штабу Кессельринга переводчик Долломан описал свои впечатления от увиденных им вновь фашистов, прежде столь гордых занимаемым положением в государстве и партии:

«…Я встретил еле волочащие ноги чучела, которых я так часто видел в сверкающих формах, увешанных медалями. Лица спасенных были небриты, рубашки засалены, а брюки – порваны… Только Гальбиати, который выглядел так, словно по-прежнему ждет приказа дуче, высоко держал голову.

Они бросились обнимать и целовать меня, к огромному изумлению десантников, которые, очевидно, решили, что мы посходили с ума, и чуть было не выронили из рук свои автоматы. Для меня это была чисто итальянская форма мученичества, весьма неаппетитная, но, если бы я попытался уклониться от этих объятий, мои друзья смертельно обиделись бы на меня. Я уж и не помню, сколько человек обняли и поцеловали меня, поскольку, кроме трех самых главных фигур, среди спасенных было много других знакомых мне генералов и фашистских чиновников.

Буффарини шепотом сообщил мне, что он единственный среди них сохранил присутствие духа, и показал мне на маршала. Кавальеро и вправду производил впечатление совершенно сбитого с толку человека, можно даже сказать – тронувшегося умом. Ибо только нервным расстройством можно объяснить тот факт, что он завершил последовавший за нашей встречей обед проверенным жизнью способом, а именно – предложив выпить за здоровье бежавшего короля и дуче. Мне удалось погасить шквал возмущенных возгласов лишь заявлением о том, что Бенито Муссолини только что приземлился на римском аэродроме, следуя в Вену. Для людей, до которых с момента их заключения в тюрьму не доходило никаких новостей, мои слова прозвучали как победные звуки фанфар. Все завопили от радости. Бывший министр колоний, который ради хвастовства повесил на стену своего дома голову льва, едва сдерживался, чтобы не зарыдать, а Гальбиати уже воображал себя во главе новой дивизии».

Вскоре все было кончено – немцы разоружили итальянцев во Франции и на Балканах с той же легкостью, что и в Италии. Им досталось все армейское вооружение, все запасы амуниции и большинство самолетов. Около миллиона итальянских солдат покорно сложили свое оружие к ногам победителей – в немецком плену очутилось более восьмидесяти генералов. И только лишь судам итальянского флота в большинстве своем удалось бежать к союзникам, потеряв при переходе на Мальту один линкор, потопленный с воздуха немецкой радиоуправляемой бомбой. При проведении операции «Ось» присущая нацистскому режиму жестокость обернулась против Италии – несколько тысяч итальянских солдат, чьи командиры отказались разоружиться или признать правительство Бадольо незаконным, были расстреляны.

К середине сентября положение Италии вполне определилось – она превратилась в поле боя между немецкими и союзническими войсками. Надежды нации на то, что падение дуче избавит их от тягот войны, были разрушены самым жестоким образом, когда англо-американцы и немцы принялись, по выражению Кессельринга, «воевать в музее».