Мусульманская Испания

В основном же можно сказать, что до конца X в. наиболее частым предметом исследований была маликитская доктрина о «ветвях», или детализированных правовых предписаниях. Начало прочим «религиозным наукам» (удобно пользоваться таким переводом арабского слова улум — «знания», которое может также обозначать естественные науки) было положено изучением Корана и тафсиров (толкований) к нему. Существовали и иные взгляды по поводу «корней» права и по поводу теологии (калам), но вряд ли можно сказать, что они оформились в отдельные дисциплины. (Грамматика и лексикография, которые были необходимы для толкования Корана, изучались, но о них будет сказано далее.) Из иноземных наук (т.е. греческих) философия не практиковалась отдельно (кроме как у Ибн Масарры), но после 950 г. несколько продвинулось изучение медицины, а ал-Хакам II (961—976) поощрял астрономию и математику.

Кроме сочинений по маликитскому праву составлялись важные труды по истории и биографиям. Мусульманская историография уходила корнями отчасти в свойственный северным арабам интерес к генеалогии и достижениям своих племен, отчасти в иранскую (и в меньшей степени христианскую) историографическую традицию. Можно сказать, что в центральных землях она достигла зрелости примерно к 900 г. Культура ал-Андалуса все еще оставалась частью общемусульманской культуры, это подтверждает тот факт, что уроженец Испании Ариб (ум. в 980 г.) приобрел известность как продолжатель на период с 291 по 320 г. х. (904—932 гг.) истории Табари, величайшего арабского историка раннего периода. Другие исторические и биографические сочинения в Испании первоначально были посвящены исключительно местным темам. Первым, кто мог претендовать па звание историка, был Ахмад ар-Рази (ум. в 953 г.), чей труд лег в основу испанского варианта, известного как «Cronica del Моrо Rasis». Примерно в то же время был составлен биографический свод, включавший сведения об ученых Кордовы и других городов (ныне утерян). Однако сохранилась «История судей Кордовы», написанная поселившимся там ученым из Кайруана по имени ал-Хушани (ум. в 971 пли 981 г.)[38]. Этих немногочисленных деталей достаточно, чтобы показать, как с обретением при Абд ар-Рахмане III власти и богатства мусульмане ал-Андалуса почувствовали себя отдельной единицей в мусульманской общине и тем самым достигли уверенности в себе.

2. Духовная жизнь. Поэзия и проза

Когда с пришествием ислама и созданием империи арабы впервые ступили на мировую арену, ими уже были созданы прекрасные строки. Их поэты не были косноязычными новичками, вызванными к жизни только что обретенным величием, они владели сокровищницей звучных од. Каждая ода была написана в соответствии со сложившейся формой: обычно они начинались любовным вступлением, затем переходили к другим традиционным темам — описывали верблюдов или лошадей, сцены охоты или битвы, чтобы достичь кульминации в восхвалении какого-нибудь знатного героя или отважного племени. Условности и клише изобиловали в них: вначале поэт должен был как бы совершать путешествие по пустыне с одним или двумя приятелями, затем он натыкался на едва заметные следы стоянки, «подобные следам татуировки на запястье», в которых он узнавал «следы покинутой стоянки» своей возлюбленной. Эти оды были написаны изысканными метрами с единой рифмой. Все в них свидетельствовало об устоявшейся традиции, не подвергавшейся пересмотру до самого последнего времени.

Правда, жизнь мусульман-победителей не походила больше на жизнь кочевников пустыни. Пока их более изысканные побежденные высмеивали арабов как «верблюжатников» и «пожирателей ящериц», они, не откладывая в долгий ящик, восприняли персидские манеры и изучили греческую мысль, но, естественно, более медленно усваивали эстетические ценности, поскольку основанная на языческих легендах греческая литература их весьма мало интересовала. Напротив, в словесных битвах, столь распространенных между арабами и неарабами в период раннего мусульманства, предметом двойной гордости арабов, позволявшим им безбоязненно похваляться перед клеветниками, служило особое божественное откровение, ниспосланное их народу, и язык, на котором дано это откровение и без которого понимание сего чуда[39] было невозможно. С этим языком и была неразрывно связана доисламская поэзия. Наследственный консерватизм доисламской традиции, рожденный неизменностью жизни в пустыне, усилился поскольку он стал оплотом родовой гордости.