Мусульманские паломники

Мусульманскіе паломники Изъ путешествія по Аравіи

I

Заходило солнце, погружаясь за песчаный горизонтъ Этъ-Тихской пустыни Аравіи. Все вокругъ тонуло въ волнахъ неуловимаго всеобъемлющаго свта, который проникалъ въ каждую песчинку, каждую частичку дремлющаго воздуха, каждый атомъ всего того, что составляетъ пустыню. То было море свта, въ которомъ потонуло и море песку, какъ любятъ называть пустыню, и далекія скалы, и горизонтъ, и даже безконечная синева неба; — все какъ-то сіяло, блистало и сливалось въ нчто свтлое, чарующее, ослпляющее глазъ человческій…

Нашъ небольшой караванъ, направлявшійся въ Аравію, отдыхалъ въ тихій іюньскій вечеръ на окраин аравійскихъ пустынь по средин дороги между Синаемъ и Іерусалимомъ. Подобно древнимъ израильтянамъ, мы пробирались черезъ горы и пустыни, ища страны обтованной, и уже сдлали дв трети своего многотруднаго пути. Забыты были прежнія страданія, забыты нужда и лишенія, забыты и зной, и безкормица, и жажда…

Послдняя остановка въ Акаб,— небольшомъ арабскомъ городк, пріютившемся въ уголку Краснаго моря между Каменистою и Собственною Аравіею, возобновила наши силы и придала намъ нкоторую бодрость, потребную для далекаго пути. Путникъ, какъ ребенокъ, скоро забываетъ прошедшія страданія и смло идетъ впередъ, не засматриваясь далеко, не вдая и не справляясь о будущемъ, хотя бы оно было непроницаемо, какъ покрывало богини Нейтъ въ Саис. Онъ уже бодръ и свжъ, когда иметъ случай или возможность вздохнуть свободно, хотя нсколько часовъ, и этими минутами — не нги и упоенья, а утоленья всхъ насущныхъ потребностей, купить себ новыхъ силъ и крпости, столь необходимыхъ въ пути. Онъ предоставленъ самому себ; одинъ, вдали отъ всякой цивилизаціи, безъ друзей, въ пустын среди ряда опасностей и лишеній, онъ можетъ надяться только на самого себя, на свою энергію, на свое здоровье, и, если такъ можно выразиться, на свою счастливую звзду. Въ трудномъ путешествіи человкъ начинаетъ врить въ fatum; оно не представляется ему чмъ-то непонятнымъ и несуществующимъ;— нтъ — твердое убжденіе — чему быть, того не миновать — сидитъ крпко въ немъ и влечетъ его неудержимо и таинственную даль… Что манитъ его туда, онъ не можетъ дать себ въ томъ отчета, но отдается тому влеченію безкорыстно и безотчетно, и, если счастливое открытіе увнчаетъ его труды, онъ такъ же безотчетно порадуется своему успху, какъ и поскорбить о его неудач. Ему кажется, что онъ исполняетъ свой долгъ, то, что ему назначено судьбою, съ чмъ связывается все его существованіе… Не слава, не гордость, не авантюризмъ влечетъ его впередъ; т чувства и не должны владть тмъ, кто отправляется въ путь; онъ долженъ быть трезвъ мыслью, далекъ отъ всякихъ другихъ побужденій, кром чистой идеи, въ пользу которой онъ несетъ вс свои лучшія силы, весь свой умъ, часть своей жизни… То чувство, та идея, влекущія человка въ таинственную даль на нужды и лишенія, должны быть не выжаты изъ человка, — они должны родиться съ нимъ, быть взлеляннымъ «отъ младыхъ ногтей» и наполнить все его существованіе…

Посл отдыха и утоленія своихъ физическихъ потребностей, мы были бодры и смло шли впередъ. Тотъ вечеръ, о которомъ я поведу свой разсказъ, былъ однимъ изъ первыхъ по выход изъ Акабы, и мы, свжіе, безпечно отдыхали въ dolce far niente на мягкомъ песк Уади-ель-Араби. На длинныхъ палахъ, которыя мы везли издалека, были натянуты синія полотнища, взятыя изъ Акабы; съ боковъ ихъ дополняли дв простыни, что вмст составляло импровизированную палатку. Вмсто софъ и дивановъ лежали наши вьюки, вмсто ковра — плащи, покрывающіе песокъ, и вмсто ограды — четыре дромадера, мирно дремавшіе вокругъ нашей стоянки. На жалкомъ костр кипятился небольшой чайникъ; вокругъ него мои проводники готовили ужинъ и чай, которымъ мы любили баловаться въ пустын, особенно когда вблизи была чистая вода. То былъ обыкновенный, незатйливый порядокъ нашего вечерняго отдыха и обыкновенная картина, которую представлялъ нашъ небольшой караванъ, едва мы останавливались на становище.