Мусульманские паломники

Обмнявшись привтствіями, какъ глава своего каравана съ главою или выборнымъ пришедшаго, я предоставилъ дальше слово Юз, приказавъ ему пригласить караванъ къ «благодатной и волшебной струйк воды, которую послалъ Магометъ на помощь усталому путнику», — такъ полагается величать въ пустын даже самую ничтожную лужу воды, хотя бы ее едва можно было пить. Наше приглашеніе не было впрочемъ необходимо, потому что бывалый предводитель хаджей безъ насъ зналъ, что не нужно проходить мимо хорошаго источника, когда онъ стоитъ на самомъ пути.

— Эль-хамди-лилляхи! — было единственнымъ отвтомъ со стороны араба.

Мой Юза что-то еще сказалъ, должно быть, очень хорошее, предводителю хаджей, такъ какъ этотъ послдній посл того обратился къ своимъ спутникамъ съ нсколькими словами, на которыя они отвчали дружнымъ — машаллахъ (да будетъ восхвалено имя Господне)!

Караванъ сталъ подходить еще ближе къ намъ и расположился шагахъ въ двадцати отъ нашей стоянки. Безъ всякихъ усилій со стороны вожатыхъ, верблюды стали, согнули колни жалобно заревли, какъ бы прося, чтобы сняли скоре грузъ съ ихъ, натертыхъ до крови, спинъ и горбовъ. Нсколько десятковъ всадниковъ медленною и важною поступью сошли со своихъ сэрджъ (нчто въ род верхового сдла) и сняли разное тряпье, служившее имъ подстилкою. Затмъ стали разгружать животныхъ съ тою величественною медленностью и неторопливостью, какою отличается житель востока отъ юркаго, суетливаго европейца.

Несмотря на всевозможныя восклицанія и привтствія, сыпавшіяся вокругъ меня и обращенныя, разумется, ко мн, на которыя бойко отвчалъ Юза, я стоялъ, какъ вкопанный, и не спускалъ глазъ съ разгружающагося каравана. Полный напряженнаго вниманія, я только и видлъ темно-бронзовыя, загорлыя, большею частью испитыя, лица, освщенныя огненными глазами, сурово глядвшими изъ подъ черныхъ съ поволокою длинныхъ рсницъ… Цлая коллекція всевозможныхъ типовъ предстала предо мною, и сердце мое дрогнуло отъ пріятной возможности видть и сравнить цлый рядъ типическихъ физіономій, принадлежавшихъ къ самымъ разнообразнымъ областямъ мусульманскаго міра. Въ первую же минуту я уже началъ различать представителей различныхъ мусульманскихъ націй, и струнка этнографа первая заговорила во мн, едва я усплъ оправиться отъ изумленія, овладвшаго мною, когда вокругъ нашего тихаго становища закопошился многочисленный людъ. Даже не врилось, чтобы полчаса тому назадъ мы были одни въ мертвой пустын, безъ всякой надежды увидть лицо человческое, — и вдругъ очутились въ большомъ обществ, подобныхъ вамъ, странниковъ. Прошло съ четверть часа, и я уже освоился съ своими новыми товарищами настолько, что пересталъ чуждаться ихъ и съ любопытствомъ разсматривалъ эту смсь народностей. Рядомъ съ величавымъ туркомъ, одтымъ въ великолпную чалму и въ широчайшихъ шальварахъ, выступалъ стройный, закутанный въ бурнусъ, сынъ аравійской пустыни, съ мускулами, какъ бы вылитыми изъ стали; рядомъ съ гибкимъ и юркимъ египтяниномъ выдлялся черный лоснящійся суданецъ, — эіопъ въ полномъ смысл этого слова, съ блыми, словно слоновой кости, зубами, желтоватыми зрачками и курчавыми жесткими волосами; кром этихъ преобладающихъ типовъ, въ караван хаджей были и другія народности, которыхъ трудно было распознать точно съ перваго взгляда. Съ чувствомъ, понятнымъ этнографу и антропологу, я разсматривалъ эту смсь народностей, и отыскивалъ сходства и различія, проводилъ параллели, устанавливалъ антропологическія характеристики. Скоро, однако, мое вниманіе было отвлечено новою оригинальнйшею личностью.

Мой Юза уже давно говорилъ съ однимъ почтеннымъ паломникомъ съ длинною сдою бородою и въ цвтномъ бурнус, но я какъ-то не сразу остановилъ на немъ свой глазъ; но зато обративши свое вниманіе на этого старца, я уже не могъ оторваться отъ него. Невольно привлекала меня эта почтенная личность. Благообразный, сдой, высокій старикъ съ умнымъ складомъ лица, обрамленнаго длинною шелковистою бородою, съ прекрасными не потухшими глазами, такъ напоминалъ собою библейскаго патріарха, что сравненіе само напрашивалось на языкъ. Длинный посохъ въ рук и нчто въ род капюшона, одтаго на зеленую чалму, еще боле дополняли сходство; когда же послдній лучъ догоравшаго солнца освтилъ еще этого истаго сына пустыни, позолачивая верхнія складки его бурнуса, который разввался тихо въ воздух, онъ явился мн вдохновеннымъ старцемъ, повдающимъ волю небесъ избранному народу. Рчь его также тихо и торжественно лилась изъ устъ, осненныхъ шелковистыми сдыми усами и бородою, а безпрестанно подымающіяся руки вверху съ разввающимися рукавами и возводимыя часто въ небу черные пламенные глаза словно призывали небесное благословеніе на окружающихъ.

Окончивъ разговоръ съ Юзою, благообразный старецъ подошелъ и ко мн; снова вдохновенная рчь полилась изъ его устъ, глаза сверкнули какимъ-то яркимъ огнемъ, какъ у провозвстника правды, въ голос послышались чудныя ноты, въ поднимающейся рук — казалось, творилось благословеніе… Много и долго говорилъ почтенный старецъ, Юза едва успвалъ переводить.