Мутанты

— По моим наблюдениям, там святилище. Или ритуальное место, жертвенник. И костер у него наверняка священный. А вокруг тропа набита. Тоже будто бы танцует…

— То есть он там появляется?

— Думаю, регулярно, по ночам.

— А ты с ним разговаривал?

— Пытался! Да ведь он ни русского, ни вашей мовы не знает. Только рычит. И звуки такие, как у разъяренного тигра. Силится что-то сказать, какие-то зачатки речи есть! Так ничего не разобрать, а материться умеет!

— Как — умеет?

— Да обыкновенно, как мужики! Видно, имел общение. Кроме мата ведь еще лук и стрелы освоил, курить научился… Потому и думаю, это не мутант — первобытный человек. Может, неандерталец. Или потерянное звено… Но не в чистом виде, может, потомок. Надо в Академию наук сообщить! Срочно! Не то хохлы перехватят. Или, того хуже, американцы…

Оксана спрятала йод, подхватила баул и решительно отвела засов на двери:

— Поехали! Сама хочу вступить в контакт!

Вовченко ослаб, затрясся и с ужасом вжался в угол: психика была безнадежно нарушена…

Мутант раскурил трубку и сгорбившись медленно поднес ее деду — словно великую драгоценность, а может, резким движением спугнуть боялся. Тот не шелохнулся, наблюдая, что же будет: серый, пасмурный рассвет едва озарял могучую, зловещую фигуру чудища, и в какой-то миг Куров ощутил, как захолонула душа и вдруг ожили под шапкой жидкие остатки волос.

— Да не курю я, — произнес он, чтобы стряхнуть оцепенение. — Бросил давно. И ты давай осторожнее с огнем-то. Видишь, нынче сухо в лесу.

А тот вдруг чуть распрямился, прислушиваясь к голосу деда, и неожиданно гортанно выдавил:

— Суха… Саха…

— Вот-вот! Сухо, — подтвердил Куров. — Одна искра, и пойдет пластать…

— Саха-Якутия, — вдруг сказало чудище довольно разборчиво, но не голосом, а животом, как чревовещатель.

Куров подпрыгнул, чем и спугнул мутанта.

— Что — Саха-Якутия?! Ты что сказать хочешь?

— Тундара кырдан! — зарычал тот. — Уктээн айбасы! Ку-батыныны! Ай-яй-яй… Санаабар кириккитте! Кургыттара Арсан!

— Погоди-погоди… Ты по-каковски лопочешь? При чем здесь Саха-Якутия? Ты что, оттуда?!

— Халаам канул! Уорэ сохнут! Саха, саха! Сохнут канул. Кель тундара, тундара хотун!

Дед головой потряс:

— Ничего не понял! Если это якутская мова, то я ее немного знал. А тебя совсем не понимаю! Вроде похоже, да не то… А по-русски-то совсем никак?

Третий глаз во лбу приоткрылся, зато два других прищурились, создалось впечатление, будто речь-то мутант понимает, только сказать не может.

— Ятимать! — внезапно выпалил он.

— Во! Это я понимаю. А еще что знаешь?

— Тутан, тутан! — Он запрыгал, потрясая дымящейся трубкой. — Ойху-дьарзаа, ойху! Ойху! Хатыныны уктээн — арыы! Арыы! Кель манда! Кель манда! Кель!

— Да ты шаман, что ли? — изумился Куров. — Пляшешь-то эдак!

— Шаман, шаман! — подхватил мутант. — Тутан! Тутан! Ырыатын лабба! Ай-яй-яй! Кырык тёбё! Арсан Дуолайя ты-ала. Айбасы? Айбасы! Айбасы!

— Слушай! — У деда дыхание сперло от догадки. — А ты не от Юрко ли пришел?

— Юрко! Юрко! — гортанно выкрикнул шаман. — Дыда Кур! Дыда Кур!

— Точно, я Куров! Степан Макарыч. А прозвище было Кур!

— Дыд Кур! — Все три глаза распахнулись. — Чуумпу тыала? Ил-гынна абасы! Баба! Баба Игылыз! Сава!

— Баба? Есть бабка Сова! Елизавета Трофимовна…

— Сова! Баба Сова! Дыд Кур!

— Так ты от Юрко пришел? Из самой Якутии?! Неужто Юрко прислал?

— Якутия! Саха-Якутия! Ятимать!

Куров приблизился и наконец-то разглядел, что одет пришелец в драную, до ремешков, вытертую и потому неузнаваемую якутскую малицу с капюшоном. Даже когда-то расшитую бисером и цветными нитками мулине, от которых сейчас остались висящие отдельно горошины и охвостья. Штаны на нем тоже были меховые, из пыжика, но разошедшиеся по швам, так что в прорехах зияло смуглое тело. Сквозь густую, торчащую во все стороны бороду едва проглядывали костистые, морщинистые скулы и пара блеклых глаз. Третий, на узком лбу, был почти прикрыт почему-то среднеазиатской тюбетейкой. На вид этому шаману было лет за шестьдесят, не меньше, однако подвижность его на удивление казалась молодой. Вот что значит — всю жизнь дурака валять, скакать и прыгать возле костров, с бубном…

— Что же ты, дед, сразу ко мне не пришел? — пожурил Куров. — Коли Юрко послал? А то ведь тебя за мутанта чернобыльского приняли…

Старик-шаман оживился:

— Юрко! Ырыатын тыстыллер тазыстыллар санаабар! Дед подумал, пожал плечами:

— Ну вот как я тебя пойму? Ты бы хоть по-якутски сказал… Это что, специальный шаманский язык? Навроде как у нас в церквях попы книжки читают?

— Шаман тутан тундара! На куй!

— Чего-чего? — насторожился дед. — Так у вас в тундре говорят?

— Тундара! Тундара! Юрко тундара пыл. Алмас трупка як! И бизда.

— Ну и чудной у вас, шаманов, язык! Как у хохлов, честное слово…

— Ызык! Юрко ызык сапыл! Саха тыстыллер на крен! Ай — яй-яй…

— Ага, стоп! — сообразил Куров. — Ты хочешь сказать, Юрко свой язык забыл?

— Ызык сапыл! Ятимать!!

— Забыл язык, потому уже год никому писем не пишет?

— Сапыл! Тундара курун як, бурун як, ызык соха и пурга — у-у-у! Самолет як, вертолет як. Олень тундара юрюнг!