Музеи… или вдохновляющая музыка The Chemical Brothers

Рельсы упирались в решётку. Если открыть в ней дверцу, то можно попасть в соседнее помещение, пока закрытое от посторонних глаз большим куском ткани, который вздувался от сквозняков.

На рельсах одна за другой стояли тележки – совсем скоро послышится скрип их колёс. Откроются дверцы, и в лица полулюдей пыхнет жаром печей.

От нахлынувших эмоций и странных ощущений Йозеф находился в какой-то прострации – не успел он опомниться, как оказался в газовой камере. От бетонных стен и потолка веяло холодом. Из-за тусклого освещения страшные лица стали ещё страшнее: игра теней делала их похожими на черепа. Дальние углы зала утопали в сумраке, от чего казалось, что комната эта бесконечна, и если идти вперёд, то из тьмы будут появляться всё новые и новые головы.

Все притихли и стали ждать своего приговора. В этой тишине Йозеф понял, что по щекам его текут слёзы. В отличие от всех остальных, он не готов был умирать. Когда смерть неминуема – ценность жизни возрастает с той же скоростью, с какой у тебя её отнимают.

А смерть неминуема – зачем они рейху такие беспомощные. И всё же в этом ящике Пандоры тлела надежда. И Йозеф надеялся до последнего, что всё это закончится так же, как и началось.

Тишина. Она была недолгой. Люди один за другим, будто после сеанса гипноза, стали приходить в себя. Кто-нибудь давал волю своим эмоциям, и этот почин стали подхватывать другие. Вскоре камера наполнилась адским сонмом голосов. Заволновалось людское море…

Последнее, на что обратил внимание Йозеф в своей жизни, это дряхлая кожа на шее мужчины, стоявшего рядом с ним. Потом свет погас, и тьма стала подхватывать души в свой водоворот.

Из отверстий сверху стали выпадать контейнеры с диатомитовой землёй – начнётся реакция, и чьи-то невидимые и безжалостные руки под покровом тьмы будут душить людей.

Жизнь, как выпущенное из клетки животное, торопилась поскорее убраться подальше от опасного места. Она хваталась за ветки нервов и пыталась вскарабкаться по этому дереву, минуя любые предрассудки, привычки и здравый смысл.

Кто-то читал молитву, всей спиной вжимаясь в стену. Кто-то сходил с ума, пытаясь, как и жизнь, вскарабкаться по бетонной стене. Одни сходились и умирали в удушающих объятиях, другие, наоборот, ото всех отталкивались, будто отвоёванное пространство даст им побольше воздуха.

Люди в камере были как один живой организм, один нерв.

Бой за жизнь закончился. Тусклый свет вновь осветил камеру – вот вам «до» и «после». Множество мертвецов застыли в невообразимых корчах. Заработала вентиляция, и невидимый преступник покидал место убийства. Вскоре дверь камеры отворилась. Несколько человек в противогазах стали буднично растаскивать эту гору трупов. Как мешки с каким-то хламом, подцепляли они тела большими щипцами и волокли их к вагонеткам.

Клаус с напарником подхватили синюшный труп Йозефа, уложили его поверх другого и привычным движением с силой стали проталкивать полок. Трупы исчезли в гудящем чреве печи, оставив куски содранной кожи на ободе муфеля.

Play

The Chemical Brothers – MAH

Уайэб

Белый фон. Люди, сменяя друг друга, говорят в камеру одни и те же фразы:

I’m mad as hell… Say it what? Uh

I’m mad as hell… I ain’t gonna take it no more…

В их облике выделяются черты коренных народов Америки. Мужчины и женщины, парни и девушки: люди разных возрастов и профессий. Одежда, причёски, макияж: всё современное. Во время этой переклички можно увидеть даже неформалов.

Пока что они говорят эти слова без всякого выражения, каждый своим голосом – создаётся впечатление, что они просто заучивают этот нехитрый текст…

Ночь наполнена звуками – будто стало возможным услышать Космос. Как светлячки, во тьме сначала замелькали экраны телефонов, а затем появилась ещё одна луна – искусственная: вспыхнул мощный прожектор. Вскоре по площади древней Чичен-Ицы стали сновать несколько людей, отбрасывая на землю длинные, карикатурные тени.