Музей невинности

Помню, мы оказались под простыней, а моя кожа пылала, касаясь ее. Я очарованно заметил, что сейчас переживаю многие воспоминания о наших ласках девятилетней давности, о которых я забыл и даже не знал, что забыл. Желание счастья, на много лет задавленное во мне, соединилось с чувством победы и радостью—я добился, чего хотел (даже обхватил ее соски своими губами!), — и придало четкость всему, что я переживал, смешав мгновения и удовольствия. Размышляя о том, что я ее наконец заполучил, с восхищением и нежностью воспринимал все, что Фюсун делала: каждый ее любовный стон, то, как по-детски она обняла меня, как на мгновение блеснула ее бархатистая кожа. Хорошо помню один бесподобный момент: Фюсун села ко мне на колени, и в свете от фар приближавшегося с грохотом грузовика (глубокий и сильный гул его усталого мотора вторил нам) мы радостно заглянули друг другу в глаза. Потом на улице неожиданно поднялся сильный ветер, все задрожало, послышалось, что где-то поблизости хлопнула дверь, листья деревьев за окном зашелестели, будто хотели прошептать нам свои тайны. Фиолетовая молния, сверкнувшая вдалеке, на мгновение озарила комнату.

Пока мы все с большей страстью любили друг друга, наше прошлое, наше будущее, наши воспоминания и быстро нараставшее удовольствие сливались в одно целое. Пытаясь сдерживать крики, мы, обливаясь потом, «дошли до конца». Я был доволен всем: миром, своей жизнью. Все было прекрасно и наполнено смыслом. Фюсун сильно обняла меня, положила голову мне на плечо, и, вдыхая ее прекрасный аромат, я заснул.

Много времени спустя во сне я увидел несколько картин счастья. Во сне я видел море, оно было, как в детстве, ярко-синего цвета. Воспоминания о счастливом времени... Я катаюсь на лодке, несусь куда-то на водных лыжах, мы отправляемся на рыбалку летним вечером, лето в Суадие. Предвкушение нового счастья наполнило меня приятным нетерпением. Морские волны в моем сне будто бы подстегивали его, напоминая о предвкушении счастья, как в начале каждого лета. Между тем над нами поплыли ватные белые облака, одно из них почему-то оказалось похоже на моего отца; потом я увидел корабль в океане, тонувший во время бури, несколько черно-белых картинок, словно из детских комиксов, какие-то еще неясные фрагменты прошлого и воспоминания — темные, пугающие. Они были приятны, словно забытые, вновь найденные фотографии. Перед глазами проплыли виды Стамбула, как в старых турецких фильмах, его улицы под снегом, запечатлевшиеся на черно-белых открытках.

Сон учил меня никогда не забывать о счастье и жить с удовольствием, наслаждаясь этим миром.

Затем задул сильный ветер, и все картины исчезли. У меня замерзла мокрая от пота спина. От листьев акаций с улицы, казалось, струился свет, они продолжали шелестеть на ветру. Ветер усилился, и шорох листьев превратился в угрожающий гул. Затем долго гремел гром. Он был таким сильным, что я проснулся.

— Я так хорошо спала, — Фюсун поцеловала меня.

— Долго я спал?

— Не знаю, я тоже недавно проснулась от грома.

— Ты испугалась? — спросил я, обнял ее и притянул к себе.

— Нет, не испугалась.

— Сейчас пойдет дождь...

Она положила голову мне на грудь. В темноте мы долго смотрели в окно. Покрытое тучами небо то и дело освещалось розовато-лиловыми вспышками молний. Автобусы и грузовики продолжали ехать по дороге Стамбул-Эдирне как ни в чем не бывало, не замечая бушующей бури, но мы ее прекрасно видели.

Прежде чем шум проезжавших автомобилей становился слышен, в комнату попадал свет их фар и, беззвучно увеличиваясь на стене справа от нас, ярко освещал все предметы и нас, а когда слышался шум самой машины, свет менял форму и исчезал.

Мы не двигались, лишь иногда целовались. А потом опять смотрели на игры света и теней. Наши ноги под простыней лежали рядом, как привыкшие друг к другу супружеские пары.

Потом начали ласкать друг друга — сначала нежно, внимательно, как бы заново открывая друг друга для себя. Теперь мы были далеки от первой пьянящей страсти и любовное действо было прекрасней и осмысленней. Я долго целовал ее грудь, ее ароматную шею. Помню, в годы ранней молодости, заметив, как трудно противиться физическому желанию, я с некоторым изумлением и очарованием подумал, что, если человек женат на красивой женщине, он с утра до вечера будет заниматься с ней любовью и больше ни на что у него времени не хватит. Та же наивная, ребяческая мысль пришла мне в голову и теперь. Перед нами простиралось безграничное Время. Мир был, оказывается, совсем близко от рая, но в сумраке жизни это сразу не заметишь.