Музей невинности

Я увидел, что перед рестораном, в котором мы вечером ужинали и где состоялась наша помолвка, разбит маленький сад, выходивший на дорогу. В нем стояли скамейки с подушками, все их намочил дождь. На одной из скамеек, в свете гирлянды, обмотанной вокруг смоковницы, сидела Фюсун — вполоборота ко мне, курила и ждала восхода.

Я тут же оделся и спустился во двор.

— Доброе утро, моя красавица, — прошептал я.

Она ничего не ответила, погруженная в свои мысли, а только очень грустно покачала головой. На стуле рядом со скамейкой я увидел стакан ракы.

— Я увидела недопитую бутылку, когда брала воду, — сказала она.

На ее лице на мгновение появилось выражение, как у покойного Тарыка-бея.

— Что делать, как не пить в самое прекрасное утро на земле? — улыбнулся я ей. — В дороге будет жарко, в машине будем целый день спать. Могу ли сесть рядом с вами, маленькая ханым?

— Я больше не маленькая ханым.

Ничего не ответив, я тихонько сел рядом с ней и, глядя на пейзаж перед нами, взял ее за руку, будто мы были в кинотеатре «Сарай».

Мы долго смотрели, как постепенно освещается земля. Вдалеке еще сверкали лиловые молнии; рыжеватые облака где-то поливали дождем Балканы. С шумом мимо нас промчался междугородний автобус. Мы проводили взглядом задние красные габаритные огни, пока он не скрылся из виду.

Бездомный пес, приветливо виляя хвостом, медленно подошел к нам от заправки. В нем не было ничего примечательного. Он обнюхал сначала меня, потом Фюсун и прислонился носом к ее коленям.

— Ты ему понравилась, — заметил я. Но Фюсун никак не отреагировала.

— Когда мы вчера сюда подъехали, он лаял, — продолжал я. — Ты не заметила? Когда-то у вас на телевизоре стоял точно такой же пес. Только фарфоровый.

— Ты и его украл.

— Нельзя так говорить, что украл. Ведь об этом знали мы все, и твоя мать, и отец, с первого года.

— Да.

— И что они говорили?

— Ничего. Отец расстраивался. Мать вела себя так, будто ничего не происходит. А я мечтала стать кинозвездой.

— Станешь.

— Кемаль, эти последние слова — ложь, и ты сам прекрасно это знаешь, — остановила она меня. — На это я действительно обижаюсь. Ты так легко врешь.

— Почему?

— Ты знаешь, что никогда не позволишь мне стать актрисой. Да это теперь и не нужно.

— Почему? Если ты действительно этого хочешь, то можно.

— Я хотела много лет, Кемаль. И ты это прекрасно знаешь.

Собака попыталась встать лапами на колени Фюсун.

— Совсем как тот фарфоровый пес. И с такими же черными ушами, — заметил я.

— Что ты делал со всеми статуэтками, расческами, часами, сигаретами, со всем?

Я слегка разозлился:

— Они мне помогали. Сейчас вся эта большая коллекция хранится в «Доме милосердия». И так как тебя я совершенно не стесняюсь, красавица моя, то, когда мы вернемся в Стамбул, покажу ее тебе.

Она улыбнулась. Мне показалось, что с нежностью, но и чуть насмешливо, чего моя история вполне заслуживала.

— Ты опять хочешь водить меня на холостяцкую квартиру? — спросила она потом.

— Теперь это не нужно, — повторил я ее слова, еще больше разозлившись.

— И то правда. Вчера вечером ты меня обманул. Взял самое большое мое богатство до свадьбы. Овладел мной. После этого такие как ты не женятся.

— Да уж, — сказал я наполовину зло, наполовину в шутку. — Я ждал этого девять лет, страдал. Зачем мне теперь жениться?

Но мы еще продолжали держаться за руки. Я решил мило закончить эту игру, пока она не перестала быть забавной, и изо всех сил поцеловал ее в губы. Фюсун сначала отвечала мне, а потом отвернулась и встала.

— На самом деле мне хотелось тебя убить, — произнесла она.

— Конечно! Ты же знаешь, как я тебя люблю.

Я не понял, услышала она эти мои слова или нет. Рассерженная, обиженная, тяжело ступая в своих туфлях на высоких каблуках, моя пьяная красавица уходила от меня прочь.

В гостиницу она не пошла. Пес направился за ней. Они вышли на шоссе и отправились в сторону Эдирне: Фюсун впереди, пес сзади. Я допил ракы, оставшуюся на дне (о чем я мечтал много лет). Долго смотрел им вслед. Дорога на Эдирне была, казалось, совершенно прямой и уходила в бесконечность, и так как, по мере того как светало, красное платье Фюсун делалось лучше видно, я решил, что не потеряю ее из виду.

Но через некоторое время до меня перестал доноситься звук ее шагов, а вскоре скрылось из виду красное пятнышко Фюсун, шагавшей по дороге к горизонту, чем часто кончались фильмы киностудии «Йешильчам», я забеспокоился.

Через некоторое время красное пятнышко показалось опять. Она продолжала идти прочь, моя сердитая красавица. Во мне поднялась невероятная нежность. Оставшуюся часть жизни нам предстояло провести, предаваясь нежностям и ссорясь, как только что. И все-таки мне хотелось поменьше ссориться с ней, попросить у нее сейчас прощения, сделать ее счастливой.

Поток транспорта на шоссе Стамбул-Эдирне увеличивался. К красивой женщине в красном платье, которая идет по обочине, будут приставать все. Я сел в «шевроле» и поехал за ней, пока дело не приняло серьезный оборот.

Через полтора километра под платаном я увидел пса. Он был один. Сердце у меня екнуло. Я притормозил.