Музей «Шпионский Токио»

Хотя в декабре того же 1936 года за успехи в создании нелегальной разведывательной сети в Японии Зорге был представлен к награждению орденом Красной Звезды, но июльское разрешение Артузова сработало миной замедленного действия не только в деле «Рамзая», но в истории оценки его работы последующими поколениями. Именно из этого документа «растут ноги» популярной легенды о том, что Зорге являлся двойным агентом, работавшим не только на Москву, но и на Берлин. На самом деле, разрешая крупному немецкому журналисту, пишущему из Токио для десятка германских и голландских изданий, консультировать полковника Ойгена Отта и посла Герберта фон Дирксена, Артузов и его начальник – шеф разведки Семен Петрович Урицкий понимали, что таким образом Зорге серьезно укрепляет свой научный авторитет востоковеда и становится незаменимым специалистом для высокопоставленных германских дипломатов, а в перспективе и для немецкого МИДа. Это ясно и точно выражено во второй части письма, подчеркнутой Артузовым. Он, как и другие профессионалы, курировавшие в то время работу резидентуры «Рамзая», понимал, что такой шаг вызовет рост доверия к Зорге со стороны секретоносителей в немецком посольстве и заставит их неосознанно делиться с журналистом интересной для Москвы информацией, включая материалы конфиденциального характера. С этим вроде бы все понятно. Но что Зорге мог дать им взамен? Ничего, что хоть как-то подрывало бы позиции СССР. Разрешение Артузова не предусматривало снабжения немцев секретной информацией о Советском Союзе или его планах, тем более что Зорге такой информацией никогда и не владел. Со своими германскими источниками он мог делиться сведениями, которые собирал в Японии, используя свою японскую агентуру, – у него имелось на то формальное разрешение от Центра. Это подсказывалось и здравым смыслом, а Рихард Зорге был очень умным и по-немецки рациональным человеком. За все восемь лет его работы в Японии у немецких дипломатов и сотрудников служб безопасности, включая гестапо и контрразведку РСХА, ни разу не возникло подозрения в том, что Зорге причастен к шпионажу в пользу кого бы то ни было, включая сам Берлин. Когда летом 1941 года военная жандармерия кэмпэйтай обратилась к полицай-атташе германского посольства Майзингеру с просьбой разрешить им арест влиятельного журналиста, гестаповец высмеял японских коллег и посоветовал выбросить подобные глупости из головы. Авторитет Зорге оказался непререкаемым прежде всего потому, что сведения, которыми он потчевал своих немецких друзей, являлись результатами именно его аналитической работы как японоведа. Так что, если угодно, Зорге был не двойным, а полуторным шпионом: Берлин не знал о его связи с Москвой и получал от него только ту информацию, которую он считал нужным дать. Москва же прекрасно знала, кто такой Зорге, на кого он работает, и полностью контролировала его деятельность как разведчика.

Был ли при этом Центр удовлетворен работой Зорге? Как ни странно, на этот вопрос однозначного ответа нет. Даже в том же 1936 году, когда «Рамзая» представили к ордену за успешное внедрение в немецкое посольство в Токио, на одной из сводок материалов, полученных от Зорге по вопросу о заключении германо-японского пакта, Сталин написал: «По-моему, это дезориентация, идущая из немецких кругов»^{140}. Орден Зорге не дали, и недоверие к резиденту в дальнейшем только усилилось.