Музей «Шпионский Токио»

А может быть, это увлечение пришло значительно раньше, еще до войны. Ведь и у советской элиты трубка числилась в непременных аксессуарах. Курили ее и давний знакомец Романа Николаевича и его соавтор писатель Борис Пильняк, и Константин Симонов, и Михаил Шолохов, и даже сам Сталин. Потомки Кима говорят, что курил он не часто, в послевоенные годы совсем редко, больше для шика или, как сказали бы сегодня, для поддержания имиджа. Трубку, произведенную недалеко от бывшего дома своего соавтора – Бориса Пильняка на Ленинградском шоссе, он, скорее всего, захватил с собой в командировку из Москвы с теми же целями. Захватил спонтанно, возможно даже случайно (при всем своем педантизме он был довольно рассеян и во время службы в НКВД дважды наказывался за утерю чекистских удостоверений), и не подумал вовремя о клейме. Человек совершенно несоветской внешности – франтовато одевающийся азиат, свободно говорящий на английском и, как на родном, японском, Роман Николаевич явно не стремился к тому, чтобы там, на Западе, в нем узнавали советского гражданина. На помощь пришли перочинный нож и кардинальное решение проблемы.

Впрочем, мы вряд ли когда-нибудь узнаем доподлинно, что именно хотел скрыть замзавсекцией приключенческой литературы Союза советских писателей, обтесывая свою любимую трубочку, – очень уж загадочного склада ума был этот человек. Только и осталось воспоминаний о его маленькой слабости: эта самая трубка да два рисунка, выполненные в разное время его знакомыми художниками[19].

Один – работы Григория Георгиевича Филипповского, иллюстратора «Одесских рассказов» Исаака Бабеля, арестованного в 1938 году и, по его собственному признанию, «ставшего в лагере как камень», а позже вытащенного на свободу Кукрыниксами. Его рисунок уже после смерти Кима был размещен в сборнике воспоминаний Льва Славина «Мой чувствительный друг». Роман Николаевич там – с трубочкой в левой руке, в полосатом костюме, рубашке с галстуком, слегка загадочен и полностью соответствует описанию автора очерка «Не все можно рассказать»:

«Это был человек-айсберг. На поверхности мы видели корректного моложавого джентльмена, одетого с изысканной элегантностью, даже модника. На узком смуглом лице Романа Кима играла любезная улыбка, в глазах, прорезанных по-восточному, немеркнущая наблюдательность».

К описанию остается только еще раз добавить, что первая встреча Кима и Славина состоялась в доме Пильняка, как раз там, у фабрики «Ява».

«Ким с трубкой» № 2, работы Иосифа Ильича Игина, – совсем другой. Он худ, волосы на голове уже не так густы, как прежде, и на осунувшемся лице лежит отпечаток страшной болезни, которая вскоре сведет писателя в могилу. Но в уголке рта у него по-прежнему торчит трубка. Та самая, что была передана мне там, на кладбище, над его могилой.

Трубка Чена

Экспонат № 33

Корейская телескопическая трубка, начало хх века

«Человеком, который дал мне сорвать запретный плод, но не яблок, а сигарет, был Кин Кирю», – писал в своей «Биографии болвана» японский архитектор Сига Наодзо. Кин Кирю – одно из имен Романа Николаевича Кима, под которым он был известен в первые годы своего обучения в японской школе. То, что он курил сигареты в юном возрасте, совсем не удивительно: тогда это было модно и на Западе, и на Востоке. Но вот что интересно: сигареты в Японии все курили примерно одинаковые, а трубки – разные.

И сегодня в любой японской табачной лавочке за совсем небольшие деньги можно приобрести традиционную японскую трубочку кисэру – тонкую, не очень длинную (сантиметров двадцати), с длинным чубуком и изумительно миниатюрной чашей на одну «понюшку» табаку. Это старинный, традиционный японский фасон, привычный островитянам с тех давних времен, когда первые европейцы завезли табак на Божественные острова. Не случайно сам глава клана ниндзя Момоти Тамба, по свидетельству автора «Алмазной колесницы» Бориса Акунина, «курил свою маленькую трубку, то и дело заправляя ее новой порцией табаку».

На японских же блошиных рынках в наши дни можно встретить самые разные их модели, порой весьма затейливой формы, с гравировками, подвесками, из привычных и неожиданных материалов, вплоть до слоновой кости. Общее у них одно: все они либо маленькие, либо очень маленькие с характерной крохотной чашей, что является результатом их адаптации к местной эстетической и практической традиции. А вот трубки, которыми пользовались родители Романа Кима, пришедшие в конце XIX века в русское Приморье с Корейского полуострова, совсем иные.