Музеи смерти. Парижские и московские кладбища

На Пасси много могил французских деятелей искусства. Это художники Мане и Берта Моризо (на их общей могиле стоит бюст Мане на округлой колонне); композиторы Дебюсси и Габриель Форе; писатели Октав Мирбо и Жан Жираду; «французская Сафо» Рене Вивьен, у которой стоит неоготический склеп, и драматург и поэт Натали Барни – они одно время были любовницами^[180]; всемирно известный комик Фернандель и актер и режиссер Жан-Луи Барро. Как правило, их надгробия отличаются скромностью по сравнению с теми, которые мы уже видели. Среди французских предпринимателей на Пасси погребены Эрнест Коньяк и его жена Мари-Луиза, открывшие в 1870 году «Самаритэн» – один из первых парижских универмагов, а также Марсель Рено, один из основателей автомобильной компании (на его могиле стоит обелиск). Из политических деятелей – министр иностранных дел и антифашист Жорж Мандел (с. 1944), убитый в Фонтенбло по приказу правительства Виши, а из знаменитых иностранцев – последний император Вьетнама Бао-Дай и Лейла Пехлеви, дочь последнего шаха Ирана.

Напоследок вернемся к русским аристократам. На Пасси похоронен племянник Николая II граф Георгий Брасов, погибший в автокатастрофе в 1931 году (ил. 16). Он был сыном Михаила Александровича, младшего брата царя, в пользу которого Николай отрекся от престола; в той же могиле похоронена морганатическая жена Михаила Наталья Шереметьевская-Романова (с. 1952). Это она стала графиней Брасовой^[181], а их сын Георгий – графом, однако на православном кресте, установленном на их могиле, он назван князем, а его мать – княгиней, потому что Кирилл Владимирович Романов^[182], провозгласивший себя императором и наследником престола в эмиграции, даровал им эти титулы^[183].

Рядом похоронены князь Борис Александрович Голицын (с. 1947), член IV Государственной думы от правой фракции, и представитель следующего поколения – знаменитый летчик-испытатель из старой эмиграции, полковник Константин Розанов, первый «француз», преодолевший звуковой барьер в горизонтальном полете. Он разбился в 1954 году во время испытаний реактивного самолета, рельеф которого изображен на его надгробной плите.

* * *

Наши прогулки по парижским музеям смерти подошли к концу – занавес над ними опустился. Завершено мое описание садово-парковых парижских кладбищ, учрежденных Наполеоном в начале XIX века, из которых Пасси было вторым по счету после Пер-Лашез. В следующей части занавес поднимется над московскими некрополями.

VII. Московские кладбища

Как мы уже знаем, западная наука эпохи Просвещения настойчиво твердила об опасности трупных миазмов, особенно в кварталах, соседствующих с кладбищами. Соображения гигиены и «перенаселенность» стали главными причинами кампании по перемещению парижских кладбищ за черту города. На это потребовалось много лет: закон был принят в конце XVIII столетия, а первый загородный некрополь (Пер-Лашез) появился лишь в 1804 году.

В Российской империи вопрос о перемещении кладбищ за черту города возник сразу после основания Петербурга. Как я пишу в предисловии, в 1725 году Петр I издал указ, предписывающий «мертвых человеческих телес, кроме знатных персон, внутри городов не погребать, а погребать их в монастырях и приходских церквах вне городов»^[184]. Самых высокопоставленных петербуржцев хоронили на Лазаревском кладбище в Александро-Невской лавре. (Во Франции же, которая отставала от России по срокам, закон после Великой французской революции стал применяться ко всем захоронениям, невзирая на звания и титулы.) Перенос захоронений за город объяснялся, как и во Франции, в духе эпохи Просвещения: опасностью трупных миазмов и нездоровым воздухом, особенно во время эпидемий чумы и холеры. Но вопреки царским постановлениям церковные кладбища продолжали возникать в новой столице вплоть до конца XVIII века, пусть многие из них потом и закрывались.

В Москве, по словам Владимира Пирогова, «после воцарения Петра I <…> захоронения регламентировались указами и законом». Первое гражданское кладбище, устроенное в соответствии с этими указами (Лазаревское), открылось в Марьиной роще в 1758 году^[185]. В 1771 году, во время московской чумы, указом Екатерины II было запрещено хоронить жертв эпидемии на кладбищах в черте города. Среди новых кладбищ за пределами Москвы были учреждены Введенское (Немецкое) и Ваганьковское. Самый престижный дворянский некрополь во второй половине XVIII века располагался на территории Донского монастыря; он стал московским эквивалентом Лазаревского кладбища в Александро-Невской лавре и оставался таким до революции. В год 300-летия монастыря (1893) в заметке «Исторического вестника» он был назван «Сен-Жерменским предместьем мертвой Москвы»^[186].

В допетровскую эпоху самым почетным монастырским некрополем считался Новодевичий, а новое Новодевичье кладбище заняло место Донского в советскую эпоху. Старое же Донское кладбище по сей день находится в лучшем состоянии, чем другие.