Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

Именно плотность соответствий при попытке запостить снимок в тот или иной блог выдает почти везде весьма приблизительные параметры.

Конечно, основные достопримечательности, от Часовой башни до кафе Florian, всплывают почти мгновенно, но более детальная разработка карты – время какого-то совершенно непонятного будущего. Венеция – один из самых тщательно зафиксированных городов мира – от спутниковых карт на Google Maps до развернутых круговых панорам и проработки мобильных приложений, – но все это, если честно, мало помогает сиюминутной ориентировке на местности.

8

Есть какая-то странная пропорция между изученностью ландшафта и растерянностью человека внутри туристических дорожек.

Жесткая логика построения города, структура его паутины, открывается не сразу, но спустя неделю-другую, когда все точно устаканивается с помощью ног, превращаясь в привычку, поверх которой и начинает проступать логика. Но даже врагу не пожелаешь оказаться здесь внезапно и без подручных средств.

В книге «Венеция. Прекрасный город» Питер Акройд посвящает венецианским картам едва ли не больше текста, чем венецианской живописи. В ней он пишет о городских картах уже ближе к концу, в главе, собирающей «главные» венецианские «мифы».

«Карта фиксирует границы. Венеция всегда стояла на границе. Ее называли шарниром Европы. Во всех своих действиях она, по сути, обладает всеми признаками границы – порогового пространства. Она есть вечный порог – не то земля, не то море. Она посредине, между древними имперскими городами Римом и Константинополем. Здесь Италия встречалась с Востоком, и Европа в самых общих чертах встречалась с Африкой. Здесь можно было сесть на корабль, отправляющийся в Левант, и оставить позади христианский мир. Вот почему некоторые полагали, что священная миссия Венеции состоит в объединении западных христиан с остальным миром – с греческими христианами на Босфоре, а также с наследниками ислама и индуизма».

Что Венеция успешно делает и сейчас, правда, уже не на торговом, но на туристическом «поле».

9

В этой главе Акройд приводит слова фра Мауро, бенедиктинского монаха с Мурано и важного венецианского картографа XV века: «Моя карта… всего лишь один из вариантов реальности. Она может быть хоть сколько-нибудь полезной только как орудие воображения. Я полагаю, и самый мир следует рассматривать как совершенное произведение искусства и проявление безграничной воли».

Нужно ли говорить, что само слово (фотографическая) карточка происходит от слова «карта»: все мы, снимая Венецию, пытаемся выстроить собственные варианты реальности, подстроить реальность под себя?

Нужно ли говорить, что все наши снимки, многочисленными незримыми нитями связанные с нутряными мотивациями и ситуациями конкретного момента, не выговаривают всей своей информации стороннему зрителю так, как откровенничают с его автором?

Венецианское стекло. Фотографическая конвенция – 2. Нарушение незапретных запретов

1

В Ка’д’Оро самый лакомый объект – «Святой Себастьян» Мантеньи – висит на входе в экспозицию: бывший хозяин коллекции так ценил эту картину, что специально построил для нее автономную мраморную капеллу. Поднимаешься на второй этаж, и там, среди готических и ренессансных скульптур, в углу тот самый шедевр, возле которого сидит специальный дядька в шарфе и кричит всем, активно вращая глазами: «Но фото! Но фото!»

2

Обычно я фотографирую даже под запретом; в каждой венецианской церкви и тем более в музее на входе висит картинка с перечеркнутым фотоаппаратом, что, разумеется, обостряет погоню за эстетическими впечатлениями.

Моя маленькая партизанская война необходима для работы: во-первых, я убежден, что рассеянное внимание современного человека давно уже не способно фиксироваться на особенностях текущего момента, оно его попросту пропускает.