Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

Человек, увлеченный товарным изобилием, почти перестает смотреть по сторонам, вот и не замечает сей воздушный дирижабль, пойманный древней готической кладкой и похороненный у нее же внутри.

2

На том и построен эффект попадания под киль потолка, со всех сторон обставленного симметричными капеллами из более поздних времен: теснота торговой улицы до последней секунды скрывает масштабность церкви Сан-Поло, осознать которую можно только попав сюда, начав осматриваться.

Вряд ли может быть что-то более противоположное туристической безмятежности улицы, чем сомнамбуличность первоначальной планировки, с ее тремя нефами и путаницей внутренней логики, возникающей при всех последующих перестройках.

Важно зафиксировать, что любая церковь подобна тексту, некогда нацарапанному на пергаменте, позже соскобленному с него для того, чтобы поверх старых стен написать нечто новое.

То, что одномоментно возникает перед нами после предъявления кассиру билета Chorus, – это несмолкаемый гомон, многоликий, многоголосный и разностилевой, как правило, сбивающий ощущение на манер скороговорки, так как не знаешь, за что же цепляться в первую очередь. Вот и начинаешь обращать внимание на живопись, закупоренную по капеллам. Так-де привычнее. Понятней.

Веронезе и Пальма Иль Джоване, два Тинторетто и три холста Тьеполо-младшего и даже старший тут присутствует; причем один из Тьеполо изображает Яна Непомуцкого, небесного заступника Праги и всей Чехии, покровителя молчания, защитника от наводнений и клеветы. Ибо есть в истории Сан-Поло и богемский след: одну из реликвий, с Яном Непомуцким непосредственно связанную, передал сюда в 1740-м Август III, король Польши и курфюрст Саксонии, бывший, между прочим, одним из главных коллекционеров своего времени. Именно ему обязана многими шедеврами собрания Дрезденская картинная галерея.

Останавливаюсь на этом факте так подробно, ибо меня уже давно интриговала устойчивая историческая, культурная и ассоциативная связь между Венецией и Дрезденом, на которую я впервые обратил внимание при чтении мемуаров Казановы – как известно, в Дрездене долгие годы жила его матушка, которую он навещал.

Пожалуйста, на досуге, если будет желание, вспомни эффектный эпизод из фильма Феллини, где встреча матери и сына проходит после оперного спектакля при свете оплывающих свечей на фоне опустевших театральных лож и постепенно спускаемых сверху люстр. Военизированный отряд охранников тушит огонь огромными веерами, а после снимает с монументальных светильников накопившийся за время представления свечной нагар.[31]

3

Есть, впрочем, в Сан-Поло «секретик», который надолго застревает в зрачках, – отдельный зал (часовня Распятия) с циклом картин Тьеполо-младшего, посвященных Крестному Пути. Скоромный, боковой зал, архитектурно совершенно неприметный, но тем не менее затмевающий все прочее впечатление от церкви Сан-Поло. Точно ты не в огромном ангаре побывал, а вот только в этой комнатушке. Точно это у часовни Распятия такой многодельный коридор, многократно превосходящий ее размерами.

Четырнадцать, значит, штук-картин-остановок-станций, плюс четыре боковых из другого цикла, плюс два плафона рокайльной формы, вывешенных на потолке, совсем как в скуоле которого иначе как «фреской» и не назовешь, хочется сказать, что это, пожалуй, самая венецианская из всех виденных мною кинолент на заданную тему. Феллини удается главное – детальная реконструкция барочной эпистемы, позволяющая ему создать «непревзойденное визуальное решение», словно бы дублирующее (и может быть, даже отчасти конкурирующее, как это и положено симулякру) достижения венецианского искусства XVII–XVIII веков. Можно действительно покадрово (особенно когда компьютер подвисает) разбирать аллюзии и реминисценции из Тьеполо, Лонги, Гварди и, скажем, Гойи. Однако это путь не то чтобы порочный, но тупиковый: учитывая творчество «малых венецианцев» и «больших виртуозов», Феллини, снимающий фильм о Казанове принципиально в условных декорациях демонстративного павильона, не имеет в виду ничего конкретного. Передавая дух, а не букву венецианского искусства. какой, то есть весьма по-светски: никакой иной цели, кроме любования, у таких объектов быть не может, религиозным чувством они не «дышат». Или, если еще точнее, как в художественной галерее, поскольку на белых стенах, как-то не очень соотносимых с тем, что вокруг, но…

Раньше, честно говоря, я относился к Джандоменико Тьеполо как к бесплатному приложению к его отцу, члену артели и автору не слишком самостоятельному.

Сан-Поло подарила мне знание о его особости и самостоятельности: между отцом и сыном – гигантский исторический разлом. Тьеполо-старший стоит на пике барочной волны, фиксируя всю возможную полноту этого складчатого, куражащегося мира.

Тьеполо-младший – импрессионист и декадент, вынужденный певец развала и распада, любящий изображать персонажей со спины, заставая их врасплох. Заставляя их пялиться прямо в «камеру». Совсем как Вермеер или как, если брать еще позже, Моне или Мане.