Музейный вор. Подлинная история любви и преступной одержимости

Промелькнуло больше двух лет, прежде чем он ответил короткой запиской, сделанной синими чернилами, в которой спрашивал, что именно я хочу о нем знать. В перерыве между нашими письмами я успел переехать вместе с женой Джилл и тремя нашими детьми из горной Монтаны на юг Франции – мечта всей моей жизни, не имеющая никакого отношения к Брайтвизеру, зато имеющая прямое отношение к нашему желанию погрузиться в иную культуру и язык. Ответ Брайтвизера, который он отправил в Монтану, переслал обратно через Атлантику на наш французский адрес один мой друг, согласившийся забирать нашу корреспонденцию. Мы с Брайтвизером обменялись еще несколькими письмами, и каждое последующее было чуть теплее и дружелюбнее предыдущего.

В мае 2017 года, через четыре с половиной года после моего первого письма, Брайтвизер наконец-то согласился встретиться со мной за ланчем – впрочем, только для предварительного разговора, без моего ноутбука или диктофона. Я сел на скоростной поезд из Марселя до Страсбурга и проехал на север четыре часа. Затем я взял напрокат машину и покатил между ослепительными зелеными холмами Эльзаса, лакомясь по пути вишнями, купленными тут же, у дороги в старинный римский город Саверн. По предложению Брайтвизера, мы встретились в «Таверне Катц», ресторане, устроенном в историческом эльзасском доме 1605 года постройки, наполовину сложенном из бревен и наполненном образчиками местного искусства. Мы разговаривали с Брайтвизером по-французски.

Поначалу Брайтвизер держался тихо и настороженно. Люди за соседними столиками, пояснил он, могут услышать наш разговор, потому мы болтали о безобидных предметах вроде его любимых мест здесь, о людях, о которых мне доводилось писать раньше, о фильмах, которые нравились нам обоим. Однако на протяжении долгого ланча с baeckeoffe alsacien, традиционным рагу из говядины, свинины, баранины и картофеля, и несколькими стаканами кока-колы – я ни разу не видел, чтобы Брайтвизер употреблял алкоголь, – он все больше расслаблялся. Наконец он согласился на несколько формальных интервью. Чтобы обеспечить приватность, Брайтвизер предложил разговаривать в моем номере в гостинице.

Каждый раз, входя в мой гостиничный номер, он первым делом принимался разглядывать картины на стенах. Он останавливался близко к работе, широко раскрыв глаза и морща лоб – этот взгляд я успел хорошо изучить. У Брайтвизера была удивительная память: он в подробностях помнил все свои преступления и имел поразительные, добытые самостоятельно, познания об искусстве.

– Это репродукция Жана Тэнгли, – сказал он как-то, изучая красочную абстракцию без подписи, висевшую на стене в номере. Он сморщил нос. – Не мой стиль.

Незнакомый с такой фамилией, я открыл свой ноутбук и убедился, что он прав: Тэнгли – швейцарский художник двадцатого века, больше всего прославившийся своими кинетическими скульптурами. Я закрыл компьютер и оставил на столике на тот случай, если придется навести еще какие-нибудь справки, и мы приступили к интервью. Номер у меня был крохотный, с одним-единственным стулом, на котором сидел Брайтвизер. Я же устроился на полке для чемоданов. Столик стоял между нами.

Во время интервью я предпочитаю сохранять зрительный контакт, пока мой цифровой диктофон фиксирует разговор, но я при этом все же делаю заметки в блокноте, записываю невербальные реакции, например жесты и выражение лица. Посередине серии вопросов о том, как Брайтвизеру удавалось так ловко воровать в присутствии других людей – этого искусства я так и не мог постичь, – он прервал разговор и спросил:

– А что, вы ничего не заметили?

– Заметил что? – удивился я.

– Того, что я только что сделал.

– Нет, – ответил я. – А что вы сделали?

– Поглядите вокруг, – предложил он.

Все вроде бы было на своих местах в этом тесном гостиничном номере.

– Простите, – произнес я в итоге. – Я ничего не замечаю.

Брайтвизер поднялся со стула, развернулся и задрал рубашку с воротничком на пуговках. У него за спиной, до половины засунутый в брюки под ремень, обнаружился мой ноутбук. Он схватил его в то короткое мгновение, когда я опустил взгляд, чтобы записать в блокноте пару слов, и я просто не заметил его отсутствия. Зато теперь я имел возможность оценить его воровские способности лично.

В целом, за три сеанса, каждый из которых длился несколько дней, мы с Брайтвизером провели вместе около сорока часов, включая интервью в формате беседы, совместные посещения музеев и церквей, откуда он когда-то крал, несколько длительных прогулок и пару поездок. Кроме того, я присутствовал на его последнем суде: в 2023 году слушалось дело о продаже украденных предметов – спустя одиннадцать лет после моего первого письма к нему. Я также составил ему компанию в марте 2018 года во время поездки в Дом-музей Рубенса в Бельгии, более пятисот миль туда и обратно, где он снова увидел «Адама и Еву» спустя двадцать один год, то самое путешествие, бензин для которого оплатила его мать. Я был с Брайтвизером, когда он украл музейный буклет в сувенирной лавке Дома Рубенса.