Муж есть муж

Нечего делать! Я кипела еще на обратном пути! Они удались, мои каникулы! Я всего лишь машина для приготовления чужого счастья! Счастья и супа! Надоело! Во-первых, сегодня вечером будет суп из пакета “Пистунет, суп домашний”, три круга свиной колбасы, таз макарон, а если они будут недовольны… Нет, а! Ведь правда! Каждый раз, когда идет дождь, всем кажется, что это я виновата! И эта злая женщина хочет мне сказать, что я позволяю умирать земле моих предков…

- Ика?

Игнасио наклонился к моему плечу, мы пересекаем виноградники.

- Ика, это неправда?

- Что неправда?

У меня было плохое настроение.

- Неправда то, что сказала тетя. Это все не умерло?

Он развел руки, даря мне пейзаж и даря утешение. Я переключила скорость, что позволило мне проглотить поднимающиеся слезы.

- Нет, мой милый, ты прав.

Какой ужин я им приготовлю!

Мне казалось, что я окунулась в приготовления к свадьбе Рикет-пастушки!

На террасе поставили столы на козлах. Вокруг них суетилось десять-двадцать человек. Большая белая скатерть хлопала на ветру, как парус, из дома выплыла кипа стульев, несомая невидимым существом…

- О! Ика! - закричал в восторге Игнасио. - Ты видела, Ика? Ика приехала!

Ика и впрямь приехала! Ика, это Моника, моя кузина, мой двойник, моя сестра.

Когда я говорю - мой двойник, я хочу сказать, что наши сердца как два зерна с одного колоса. Потому что физически мы совсем не похожи. Моника - большая дочь кельтов, блондинка с серыми глазами, а я - маленькая сарацинка с темными. А ведь наши бабушки были сестрами. Фантазии генов на земле, где нашествия, царства и расы словно хотели обогатить нас множеством кровей. Достаточно спросить почву, чтобы понять. Мы, хрупкие жильцы тысячелистника цивилизаций, присутствуем иногда при странном возвращении прошлого. Древние боги смешивают свой прах с прахом христианских гробниц и все что растет, цветет и дышит под сенью Лангедокского креста* ( символ южных земель Франции после лангедокских крестовых походов) - это милость, которой одарил нас Великий Пан.

Моника приехала и командовала своими и моими детьми, друзьями своих детей и даже Жаном (который и был невидимым существом, несущим стулья), и даже Фанни, прижимавшей края скатерти, опасаясь поднимавшегося ветра -

легкого, но таящего угрозу.

Приехала Моника, она увидела меня с террасы на краю сада, раскрыла руки и закричала:

- Входи! Иди сюда! Ты дома, моя дорогая!

Я побежала и сжала в обьятиях мою кузину, какой она была в пяднадцать лет, девушку у которой семеро детей, но все та же тонкая талия, та же светлая голова на моем плече и запах настоящих лаванды и вербены - ее собственный запах.

- Жан мне позвонил и рассказал, что мамаша Леблез весь день сосала из тебя кровь, -сказала она с чудным выговором “ Набережной Фонтэн” ( набережная в Ниме, богатый квартал), как говорят в Ниме. - И я сказала себе “приглашусь-ка я на ужин и принесу все с собой”.

Потом она извинилась - этот ангел-спаситель - и сказала:

- Я могла позвать вас к себе, но мне хотелось еще раз увидеть Фонкод.

Тысячи воспоминаний вернулись ко мне: о прятках, о смехе, в потеках сока спелых виноградин, о яслях на Рождество - с тринадцатью десертами, багрянцем виноградных побегов, орошенных молодым вином в “ детской столовой”… какие мы были…

…Но главное, я снова увидела маленькую кровать, которую она подтащила к моей вечером того невозможного, неприемлемого дня… дня, когда умер папа. Мы были ошеломлены, мы не плакали. Ты пришла, потому что ты все угадала сердцем. Ты пришла, потому что я правда не могла остаться одна с мамой - молодой женщиной, которая только что потеряла мужа. Мне понадобились годы, чтобы понять мамино одиночество. И не знаю, хорошо ли я его поняла. Можно ли понять то, что не пережил ? Я знала так мало, у меня было так мало воспоминаний. Нам было пятнадцать лет. Ты молча помогала мне той ночью ничего не забыть, ничего не потерять из этого хрупкого сокровища. И это я засыпала. И просыпалась от твоего взгляда… Милая Моника!

Она сказала:

- У меня было много тушеной говядины и я ее привезла…

Тушеная говядина, которую делала не я! Ух-ты, это еще лучше! Я чувствую, что ко мне возвращается хорошее настроение. Душно, жарко, Жан целует меня в губы на глазах у всех и я нахожу, что это ОЧЕНЬ ХОРОШО! Дети апплодируют. Дети забавные. Они, как и во все предыдущие годы, ограбили чердак. Кажется, что их нарисовал Базиль ( Жан Фредерик Базиль, (1841-1870) Французский импрессионист). Жилеты, канотье, гетры, бретельки, шлемы, фартучки с вышитыми нагрудниками, корсеты с английской вышивкой делают из этого собрания картину импрессиониста. Игнасио кипит от зависти.

- Я тоже хочу быть одетым в чердак! - умоляет он, и Патриция до плеч накрывает его голову фетровой шляпой с широкой шелковой лентой.