Замечательно, но все это мне не говорит, что я буду готовить на ужин сегодня вечером. Я-то насытилась, но они не ели моего буйябеса… Ну, хорошо, вот - рыбу! Я привезу прекрасную рыбину и литторинов
Но что случилось? Что со мной произошло? Я не вернулась!
Я сижу на кровати, покрытой ярким кретоном, через открытую дверь я вижу блестящую голубую ванную комнату. Я уже ходила туда и трогала маленькие кусочки мыла, любезно предоставленные дирекцией, пакетик пены для ванн…
Да что со мной такое?
Я, кажется, не спала одна в незнакомой комнате с рождения Поля…
Этим вечером я не буду спать ни с Жаном, ни с Игнасио.
Я покинула семейный очаг.
Мне должно быть стыдно. Я должна была, как минимум, попросить разрешения. Во всяком случае, предупредить.
Нет. Я уехала за покупками, встретила Данаид, спаслась бегством, сломалась, ангел поменял мне колесо, я сьела буйябес в переполненной гостинице, и она оказалась не так уж переполнена, раз я сейчас сижу на этой кровати, покрытой ярким кретоном.
Какая авантюра!
Я попросила счет, я собиралась встать, я сказала:
- Грустно уезжать…
- Так значит, надо остаться, - ответил гарсон, - девушкам полезен морской воздух!
Я засмеялась, потому что решила, что он шутит. Мне показалось, что Люсьен - гарсона звали Люсьен - очень старался рассмешить террасу. Но он не шутил.
- Мадам Пакэн! - закричал он, подталкивая меня к входу, - мадам Пакэн! Регистрация, пожалуйста!
Из-за занавески вышла изможденная молодая женщина, бледная под своим макияжем. Из тех, что никогда не потеют. Тонкая, безупречная, хорошо причесанная, наманикюренная. Персиковая блузка, абрикосовые брюки.
- Как она вам, в двенадцатый номер? - спросил ее Люсьен, указывая на меня.
Она просверлила меня глазами, детально рассмотрела меня, скорее беспокойная, чем нескромная.
- Мадам завтракала на террасе, - сказал Люсьен, - скромно держится, прекрасные манеры за столом…
- Люсьен!
Мадам Пакэн сконфужена. Она просит меня извинить Люсьена:
- Не слушайте его, он шутит! - говорит она.
- Да ничего подобного! - спорит оскорбленный Люсьен. - Я умею оценивать посетителей!
- Это именно то, чего вы не должны делать!
- Реакционерка!
Я тихонько кашляю.
Тут же мадам Пакэн снова становится коммерсанткой и спрашивает меня с улыбкой:
- На сколько времени вам понадобится номер?
Да о чем мы говорим?!
- Вы не ищите комнату?
- Но у вас же их нет!
- У нас их не было, - уточняет мадам Пакэн. - С полудня мы располагаем двенадцатым номером.
- А плакат “Мест нет”?
- Лишняя предосторожность никогда не помешает! Кстати, у вас нет детей?
- Нет, не со мной, - и она вздыхает свободно. Вот почему она пишет “мест нет”. Она хочет иметь возможность выбирать.
- Мы вынуждены быть очень осторожными, - говорит она, понижая голос. - “Они” вырвали в кабине телефон, “они” покрасили в сиреневый цвет собаку мадам Клержуа, “они” наполнили уксусом все початые бутылки вина! Не говоря о телевизоре, который “они” разбили в самом начале каникул… таким образом, вы понимаете, мы предпочитаем одиноких людей!
Я соглашаюсь, побежденная. Она приветливо продолжает:
- Конечно, я буду вынуждена повысить вам цену пансиона. Это нормально, это наша самая лучшая комната. Первый этаж, терасса смотрит на море, вентилляция, dressing-room , телефон, встроенное радио, большая ванная комната. Это будет… - и она стыдливо протягивает мне визитку гостиницы с цифрой.
Принимая во внимание все достоинства, это недорого. С кровати, покрытой ярким кретоном, я вижу маленький парусник, который вот-вот войдет в канал. Есть! Теперь видны только верхушки парусов, укороченный треугольник, который скользит за молом, как мишень на ярмарке…
А я в Гро-дю-Руа, недостойная мать, супруга в бегах, дезертировавшая хозяйка дома.
В Гро-дю руа. В Гро-дю-Руа…
Меня разбудил телефонный звонок.
- Телефонная сеть починена, - сказал голос. - Вы все еще хотите ваш номер?
Я не понимала, где я, кто я. С тяжелой головой я смотрела на комнату, залитую красным вечерним светом, на смятую кровать, на которой я заснула, как сурок… а потом память вернулась ко мне.
Что Жан со мной сделает? Я явно перегнула палку… дезертирство в военное время, вот как называется мой проступок. Хорошо, но у меня есть оправдания. Я больше не могу. Он меня смешит, этот Жан! Он не понимает! Он как все мужчины. Они считают, что мы железные. Хотела бы я посмотреть на них на нашем месте!
Я боюсь. Я боюсь мужчины. Отца. Господина. Мужа. Самца. Хозяина. Мачо. Фюрера.
Жана.
Я боюсь. Я сижу перед телефоном и сильно опасаюсь колотушек.
Как он будет кричать!
Он закричал.
- Любимая!
Ох! Как я люблю мужчин! Всех мужчин, а этого в особенности! Любимая! Вот как он закричал!