Муж, которого я купила

— Да. Почему вы спрашиваете?

— Вы приобрели привычку отступать?

— Нет.

— Вот и я нет.

Он наклонился к ней, скрещенные локти — на столе, и смотрел на нее в дрожащем свете свечи, его глаза прищурены насмешливо. Он сказал:

— Я видел, как некоторые солдаты переоценивали свою силу.

Она улыбнулась, протянула руку и стряхнула пепел со своей сигареты в его пустую тарелку.

— Хорошие солдаты, — ответила она, — рискуют.

— Послушайте, — сказал он нетерпеливо, — вы не любите вопросов, так что я не буду вам докучать, потому что я тоже не люблю разговоров. Но здесь есть только одна вещь, о которой я вас спрошу. В письме из ГПУ написано, что вы политически верны, но вы выглядите, как… как вы не должны выглядеть.

Она выдохнула дым и не стала отвечать. Затем она посмотрела на него и пожала плечами:

— В письме говорится о моем настоящем. Мое прошлое мертво. Если я о нем не думаю, почему вы должны?

— Незачем, — согласился он. — Это ничего не меняет.

Заключенный, прислуживавший коменданту за столом, убрал грязную посуду и тихо выскользнул из комнаты. Джоан поднялась.

— Покажите мне остров, — сказала она. — Я хочу познакомиться. Я здесь надолго — надеюсь.

— Я надеюсь, вы повторите это, — ответил он, поднимаясь, — через три месяца.

Когда они вышли, небо за монастырем было красным, дрожаще-красным, словно свет умирал в судорогах. Монастырь смотрел на них тихо, зарешеченные окошки, как упрямые глаза, открытые грешному миру, охранялись грозными святыми из серого камня; холодные вечерние тени лежали в морщинах лиц святых, вырезанных благоговейными руками, штормовыми ветрами и столетиями. Толстая каменная стена окружала берег, и часовые медленно бродили по стене со штыками, красными в закатном свете, со смиренно склоненными головами, со взглядами пристальными и усталыми, как у святых за окнами.

— Здесь заключенных не запирают в камеры, — объяснил ей комендант Кареев. — Они свободно могут передвигаться, но не так-то много здесь места. Здесь безопасно.

— Они устают от острова, правда?

— Они сходят с ума. Не то чтобы это что-то меняло. Это — последнее место, которое они увидят на земле.

— А когда они умирают?

— Здесь нет места для кладбища, но зато сильное течение.

— Кто-нибудь пытался сбежать?

— Они забывают о мире, когда оказываются здесь.

— А вы сам?

Он посмотрел на нее не понимая.

— Я сам?

— Вы когда-нибудь пытались сбежать?

— От кого?

— От коменданта Кареева.

— Продолжайте. К чему вы ведете?

— Вы счастливы здесь?

— Никто не заставляет меня оставаться.

— Я спросила: вы счастливы?

— Кого волнует счастье? В мире слишком много работы, которую нужно сделать.

— Зачем ее делать?

— Потому что это долг.

— Перед кем?

— Когда это долг, вы не спрашиваете, почему и перед кем. Вы не задаете никаких вопросов. Когда вы сталкиваетесь с тем, что не можете ответить ни на один вопрос, — вот тогда вы знаете, что вы столкнулись со своим долгом.

Она показала вдаль, на темнеющее море, и спросила: — Вы когда-нибудь думали о том, что лежит там, за побережьем?

Он ответил, презрительно передернув плечами:

— Лучший мир за побережьем — это здесь.

— И это?..

— Моя работа.

Он повернулся и пошел обратно к монастырю. Она послушно последовала за ним.

Они прошли по длинному коридору, где зарешеченные окна бросали на пол тени в виде темных крестов, по красным прямоугольникам умирающего света, мимо фигур святых на старинных фресках. Из-за каждой двери пара глаз незаметно следила за ними. Комендант Кареев не замечал их; Джоан была храбрее, она замечала и шла, не обращая внимания.

Они достигли подножья лестницы, где у высоких окон болталась группа заключенных, как будто бы случайно, бесцельно глядя на закат.

Ее нога была на первой ступеньке, когда крик остановил ее, такой, будто бы мученики на стенах вдруг обрели голоса.

— Фрэнсис!

Михаил Волконцев стоял, вцепившись в перила, загораживая ей путь. Многие смотрели на его лицо, но оно выглядело так, что лучше бы ему быть невидимым.

— Фрэнсис! Что ты здесь делаешь?

Мужчины вокруг не могли понять вопроса из-за того, как звучал его голос, — и потому, что он произнес это по-английски.

Ее лицо было холодно, и пусто, и немного удивленно — вежливо, безразлично удивленно.

— Прошу прощения, — ответила она по-русски. — Я не уверена, что знаю вас.

Кареев шагнул между ними и схватил Михаила за плечо, спрашивая.

— Ты знаешь ее?

Михаил посмотрел на нее, на лестницу, на мужчин вокруг.

— Нет, — прошептал он, — я обознался.

— Я тебя предупреждал, — зло сказал Кареев и отбросил его с дороги, к стене. Джоан повернулась и стала подниматься по лестнице. Кареев последовал за ней.

Заключенные смотрели на Михаила, прижатого к стене и неподвижного, не стремящегося выпрямиться, и только его глаза смотрели вслед женщине, и его голова покачивалась медленно, словно отмеряя каждый ее шаг.