Муж-озеро

Она не испугалась позвонить Юрию Альбертовичу, с фантастическим предположением, что Ион, обуреваемый чувством долга, вдруг выздоровел и заковылял на работу. К несчастью для начальника, его номер был последним в списке разговоров, поэтому Танюша сразу его нашла. Сиплый спросонья бас Юрия Альбертовича еще не успел послать ее по всем адресам, куда хотел, как она вспомнила: как же Ион мог уйти из дому, если все его вещи — тут… И она снова и снова склонялась над ржавой чашей ванны, будто та могла дать ей какой-то вразумительный ответ. Но та лишь всасывала в себя остатки воды, уходящие сквозь втулку. Танюша стояла, смотрела и провожала глазами эту воду, на которой уже появились круги, предшествующие финальному водовороту, как вдруг — словно яркий свет вспыхнул в вокруг — она поняла. Ион никуда не уходил. Он не перекидывал слабые ноги через борт ванны, как чудилось ей во сне. Он даже не шевелился. Он просто… Мозг еще не успел подобрать слова для той невероятной мысли, которая озарила ее, как Танюша уже опрометью бросилась на кухню. Инстинкт, который в критические минуты лучше нас знает, что следует делать, выстроил кристально ясную цепочку задач: добежать до мешка под раковиной, где хранились пластиковые бутылки для раздельного приема отходов, взять оттуда самую маленькую — у большой горлышко не достанет до ускользающего слоя воды — метнуться назад и припасть, словно мучимая жаждой птица, пластиковым клювиком к самой нижней части дна ванны. Там оставалось больше всего воды — сантиметра три-четыре. Клювик стал жадно вбирать ее, боясь упустить хоть каплю, а Танюша, которой инстинкт продолжал указывать, что делать, нащупала пальцами ту уязвимую точку, где из-под втулки уходило больше всего воды, и зажала ее. Вода стала уходить чуть медленнее — или так ей показалось. Не прекращая действий, она оглядывалась вокруг, ища то, чем можно было бы зажать дырку в свое отсутствие: инстинкт уже сказал ей, что теперь нужно бежать в кухню за ложкой, и вычерпать ею остатки. Ничего подходящего она не нашла, поэтому, вытащив бутылку и зажав драгоценное горлышко ладонью, кинулась на кухню, надеясь на скорость своих ног. Когда она и ее клювик вернулись назад, воды на дне еще чуть-чуть оставалось. Безжалостно скребя металлом ржавую керамику ванны и производя при этом ужасающие звуки, Танюша собрала еще несколько граммов воды. Все это было, не шевелясь и не дыша, до капли перелито в бутылку. Теперь Танюша стала спокойнее: все ее существо сконцентрировалось на том, чтобы собрать все, что от него осталось. Она заметила валявшиеся в луже на полу простыню и спасжилеты. Но она не стала делать опрометчивого шага, оставив незакрытую бутылку без присмотра. Сначала она снова сбегала на кухню, разыскала подходящую крышку, старательно завинтила, и только потом принесла в ванну большую тарелку. В нее была полностью, почти до сухого хруста, выжата простыня. Отжатая вода была мутней, чем из ванны, но Танюша простила ей это. Ведь простыня, чьи частицы в виде мутной взвеси плавали в тарелке, была последней, кому довелось обнимать его тело. А значит, она была достойна и сейчас быть вместе с ним. Следом пришла очередь спасжилетов. С них Танюша воду соскребала, где можно — отжимала, а где уже почти ничего не оставалось — слизывала. Точно также она слизывала последние капли воды с пола — но это уже после того, как ложка, металлическая линейка (интуиция в последний момент подсказала ей такой способ) и та же простыня сделали все, что могли. Она собрала остатки воды с ванны, обсосала осклизную цепочку и втулку (она не только не брезговала, но горячо завидовала им, что они были с Ионом немножко дольше, чем она сама), а затем исследовала на предмет влаги пол в других помещениях. Везде были мокрые следы только ее недавних шагов; следы Иона уже высохли. Она в надежде хваталась за развешенное и разбросанное белье; но то, что не хотело высыхать весь прошедший день, за несколько ночных часов отдало свою влагу до последней молекулы. Лишь диван, на котором Ион провел больше суток, еще хранил его воду. Ее нельзя было достать, отжать, слить или выпить; и Танюша просто легла не него, крепко прижимая к груди закрытую бутылочку. Она елозила по влажному покрывалу всем телом, стараясь вобрать воду своей кожей прежде, как она испарится в воздухе. И лишь тогда, как тот же добрый инстинкт сказал ей «ты сделала все, что могла» — только тогда она начала плакать. Она тряслась от рыданий, уткнувшись лицом в старую диванную обивку, и ее слезы смешивались с остатками воды Иона, которые уже невозможно было выдавить и всосать. Через них Танюша воссоединялась с любимым, не давая ни единой частичке его тела остаться в одиночестве.