Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Одно дело, когда жена проводит маленькую победоносную революцию в области изменения твоего быта, меняет не только интерьеры, ковры, занавески, и прочее, но и штат слуг, другое дело, когда она на этом не останавливается, и настаивает на том, чтобы прислуга надела белые перчатки. Это слишком, она переступает границу своих полномочий, пусть невидимую, но обязательную. Когда-то он заставил других поменять феску на европейскую шляпу с полями, теперь заставляли его самого, он сам оказался в роли «подопытного кролика». Он не мог с этим смириться, не мог позволить себе превратиться в куклу, чтобы над ним все смеялись.

Как образно написал один из его биографов, Ататюрк хотел, чтобы Лятифе стала «статуэткой на выставке, образцом авангарда», а она не собиралась быть «статуэткой» и надеялась, что и мужу нужна не в качестве «статуэтки». Будучи турчанкой, она была европейской женщиной в полном смысле этого слова, и надеялась, что именно этим определялся выбор её мужа.

Она не собиралась играть «идеальную жену», она собиралась жить в соответствии с собственными идеалами.

Прислушаемся к мнению Ипек Чалышлар, которая столько лет потратила, чтобы понять мотивы поступков Лятифе Ушаклыгиль.

По её мнению, именно Лятифе сильно повлияла на судьбы турецких женщин. Это её заслуга, что уже в 1930-е годы женщины получили право голоса и смогли избираться в парламент. Это она убедила своего мужа, чтобы он не ограничивался полумерами и предоставил женщинам все права.

Именно благодаря ей, женщины получили право учиться в университетах, заниматься бизнесом, голосовать, избираться в парламент.

Но при этом мы должны иметь в виду, Лятифе это удалось, потому что таковы были представления самого Ататюрка. Пусть он колебался в том, насколько быстро и решительно должен действовать, но он никогда не сомневался в том, что турецкая женщина должна быть свободной.

Ипек Чалышлар не соглашается с теми, кто считает Лятифе истеричкой. Она просто не могла смириться с тем, что Ататюрк днём учил турок, как жить по-современному, а вечером вёл себя как типичный турецкий мужчина, который привык, чтобы в семье все ему подчинялись. Она была женщиной прямой, непосредственной,

…любопытно, что фамилию Ушаклыгиль можно приблизительно прочесть как «похожая на ребёнка»…

эмоции скрывать не умела, наверняка ей приходилось кричать, но нет никаких доказательств, что она была истеричкой.

…любовный треугольник, который трагически неразрешим

На мой взгляд, была ещё одна причина, по которой Мустафа Кемаль Ататюрк и Лятифе Ушаклыгиль развелись, в каком-то смысле причина экзистенциальная. Чтобы её понять и почувствовать (мыслечувство), следует, по возможности, отрешиться от причин политических, социальных, прочих, оставить наедине друг с другом мужчину и двух его женщин, в ситуации, которую я бы назвал, «ситуацией обнажённого провода».

Жизнь Мустафы Кемаля в 1922–1924 гг. напоминает типичный любовный треугольник. Фикрийе, ещё недавно близкая и родная, всегда покорная, всегда готовая прийти на помощь, оказывается лишней, становится обузой, её место занимает женщина, которая походит то ли на «европейскую женщину», то ли на «американскую женщину», которая не собирается быть покорной, и уверена, того же хочет от неё её великий муж, который прямо ей об этом заявлял.

Умирает мать Ататюрка, по-настоящему близкий для него человек, но у него нет времени долго оставаться в трауре, он слишком нетерпелив, и, не ожидая окончания траура, женится на Лятифе. Семейная жизнь оказалась такой, какой она и могла быть, когда в роли мужа такой человек как Мустафа Кемаль Ататюрк, а в роли жены такой человека как Лятифе Ушаклыгиль. Не исключено, что с первых же дней их брака он почувствовал, как не хватает ему Фикрийе, возможно даже тосковал по ней, но ничего уже нельзя было изменить.

Также не исключено, что он не захотел встречаться с Фикрийе, поскольку понимал, что ему нечего ей сказать, их отношения не предполагали долгие разговоры, просто молчание, говорящее молчание, когда не было нужды в лишних словах. Он мог бы догадаться, что покорность таких женщин как Фикрийе не из тех, которые можно назвать «рабской покорностью», если их предать, то их бунт может оказаться непредсказуемым, но он не привык задумываться над чувствами женщины, которая долгие годы была столь покорной. Подобный любовный треугольник мог доставлять много неудобств, можно было не обращать внимания на неудобства, но только до тех пор, пока «покорная женщина» не покончила самоубийством. Вот тогда, скорее всего именно тогда, он уже не смог выдерживать протесты жены, может быть и её крик, а ведь и без этих протестов он жил как на вулкане, выполнял титаническую работу, и собственная семья нужна была ему не как продолжение работы, а как островок отдохновения и покоя.

Вот тогда, скорее всего именно тогда, любовный треугольник, который сохранился, хотя одной из женщин уже не было в живых, стал для него невыносимым.