Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Итак, в самом начале XX века жил-был юный поэт. Как показало время, поэт несомненно был талантливым. Он был склонен к полноте, носил очки, хотел казаться очень важным во всём, что не делал.

У него были друзья, такие же юные, как он сам. Они тоже были поэты и придумали для своей группы загадочное название «обэриуты»[653]. Они любили озорной юмор, любили всё алогичное, любили выворачивать наизнанку общепринятые смыслы. Они над всеми потешались, и готовы были высмеять любого мужчину из их группы, который позволил бы себе увлечься женщиной.

Но так уж случилось, наш поэт увлёкся женщиной. И рано или поздно пришлось ему признаваться и знакомить друзей-поэтов со своей юной избранницей. Почти девочкой.

«Это была одна из лучших женщин, которых встречал в жизни» – напишет позже известный драматург и трудно сказать, что он имел в виду.

И ещё он добавил, что она была похожа на бестужевскую курсистку[654]. Тёмное платье. Худенькая. Глаза тёмные. Остальное может дорисовать воображение.

…«одна из лучших женщин»

Наш поэт со своей избранницей жили очень бедно. Тем не менее, он пригласил своих друзей и познакомил со своей женой. Снимали они комнату у хозяйки квартиры. Мебель была хозяйкина. На стене висел шкафчик красного дерева, со стеклянной дверцей. Хозяйкин.

Чем она их угощала (угощала ли?) мы не знаем. Знаем только, что поэт как всегда был важен и, одновременно, очень весел. И ещё мы знаем, что друзьям поэта, острословам, которые не упускали случая над кем-то поиздеваться, юная жена понравилась.

Она была скромна и очень естественна, будто не задумывалась над тем, какое впечатление на них производит. Она внимательно слушала, молчала, будто погружённая во что-то своё, закрытое для окружающих. Не исключено, что друзьям поэта понравилась её молчаливость, хотя возможно и другое. Мы вправе допустить, что за постоянным пересмешничеством скрывались чуткие, и даже чувствительные души, и они, эти чуткие и чувствительные души, почувствовали, что эта молчаливая и мило улыбающаяся им женщина-ребёнок – «вещь сама по себе».

Поэтому и решили, что она «одна из лучших женщин».

…будни молодой семьи

Вскоре у молодых родился один ребенок, потом второй. Жили бедно, почти на грани нищеты. Она мужественно сносила любые лишения, никогда не жаловалась. Друзья поэта были уверены, делает она это не только ради своих крошечных детей, но и ради мужа, которому была беззаветно предана. Сводить концы с концами было невероятно трудно, хотя муж её не чурался любой работы. Но что он мог, кроме того, что называлось литературной подёнщиной.

К середине тридцатых годов жизнь их стала меняться к лучшему. Появилось жильё, поэт стал чуть больше зарабатывать, жизнь постепенно налаживалась. Так продолжалось 2–3 года, но в один день всё рухнуло.

Его арестовали.

…семья «врага народа»

Вспомним, что это были годы непримиримой идеологической борьбы. В стране повсеместно разоблачали «врагов народа»[655]. «Врагом народа» признали и нашего поэта.

Жизнь жены поэта с двумя крошечными детьми стала катастрофической. Мало того, что не на что было жить, нечем было кормить детей, клеймо жены «врага народа» исключало даже милосердие окружающих.

Вскоре их просто выслали из большого города, разрешив жить только в самой глухой провинции. Она выбрала родину своего мужа, наверно втайне рассчитывая, что мистически поможет «дух» этой местности. «Дух» не помог, и там, на родине своего мужа, она, со своими детьми, по-прежнему жила в беспросветной нищете.

…освобождение поэта

Потом пришла весть, что мужа освободили, и жена с детьми отправилась на место поселения мужа. Нищета была всё та же, утешало только то, что они, наконец, были все вместе. Так было легче выжить.

Прошло ещё некоторое время. Наконец, им разрешили возвратиться в большой город, в котором они жили до ареста мужа. Жизнь снова, как много лет назад стала налаживаться. Муж зарабатывал стихотворными переводами, и это был уже не тот нищенский заработок, что прежде.

…что-то надломилось

Их вновь стали посещать друзья мужа. Но они, друзья поэта, первыми стали замечать, что жизнь семьи только напоминала прежнюю, только напоминала. Всё было как прежде, и всё не так. Что-то изменилось. То ли что-то надломилось в жизни каждого из них, то ли наступила усталость, то ли роли «мужчины и женщины» стали для них обузой.

Жена по-прежнему была молчалива, по-прежнему предана мужу, но в её молчаливости и преданности появилось какая-то чрезмерная покорность, близкая к отрешённости.

Муж, напротив, стал чрезмерно, даже судорожно деловитым. Он добровольно взвалил на плечи все домашние заботы, только он единолично решал, что следует купить, сколько следует потратить, как распределить семейный бюджет. Во всё он вникал с въедливой дотошностью. Всё покупал сам – еду, одежду, простыни, мебель.

Мы вправе сказать, что во всём этом не было ничего необычного.