Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Когда-то и она была молодой, и у неё были свои грёзы, о тех же принцах и принцессах, или о чём-то другом, рассказывала ли она о своих грёзах, или не рассказывала, но сумела передать свои «грёзы» дочерям, передать тем, кого хранила судьба, да и сыну, он такой красивый, такой добрый, такой сильный, что постыдного в его эпилепсии.

Главное не усомнилась в себе, не усомнилась в своей судьбе, не впала в уныние.

Поэтому и смогла передать свои «грёзы» дальше.

…от грёз девушек к поэтическому в жизни человека

Если предельно расширить «грёзы молодых девушек», они органически перерастут в такие понятия как «поэзия», «поэтическое». И не только как явления художественные, не только «над вымыслом слезами обольюсь»[685], но как явления онтологические[686], которые определяют само присутствие человека в этом мире…

…«присутствие» один из вариантов перевода одной из основных категорий философии М. Хайдеггера[687] «Dacein», которое невозможно без эмоционального наполнения («настроенностей», «расположенностей»). Хотя Хайдеггер говорит о более сильных эмоциональных «настроенностях», таких как страх, ужас, одиночество, скука, забота, и др., рискну включить в этот ряд и грёзы молодых девушек. Без них невозможно присутствие человека (человека) в этом мире…

В этом предельном значении, поэтами следует назвать Гомера[688] и Шекспира[689], Тагора[690] и Кавабату[691], многих других, которые не просто описывают жизнь человека в тех или иных исторических или культурных традициях, они онтологизируют воображение человека, высвобождая его фантазии, его мечты, его грёзы.

На мой взгляд, именно в такую культурную традицию, в которой поэтическое должно рассматриваться в онтологическом смысле, Дж. Кэмпион вписывает свой женский портрет Дженет Фрейм.

…художественная «рамка» фильма «Ангел за моим столом»

Почти аналогично живописному портрету, своя рамка, своё обрамление, своё огранение, есть в портрете литературном и портрете кинематографическом. Можно сказать, что это своеобразная граница между искусством и жизнью, между «преднаходимой эстетической действительностью»[692] (по М. Бахтину[693]), которая уже организована, упорядочена человеком, но не доведена (и не ставит такую цель) до степени художественного созерцания, не стала ещё фактом искусства.

Чтобы избежать эстетической схоластики, сразу перейду к конкретике, т. е. к тому, какова «преднаходимая эстетическая действительность», из которой возникает такой художественный артефакт[694], как фильм Дж. Кэмпион «Ангел за моим столом»

На мой взгляд в фильме «Ангел за моим столом», такой «преднаходимой эстетической действительностью», рамкой-обрамлением-огранением женского портрета, можно признать,

историю, исторические события, с одной стороны,

ландшафт географический, который детерминирует ландшафтные культурные практики, с другой стороны,

поэзию, которая непосредственно вплетена в художественную ткань фильма, с третьей стороны.

…история

Начнём с истории.

Вспомним Сабину Шпильрайн, которая родилась в 1885 году, в России, в еврейской семье. Жила в разных странах. В той же России была расстреляна нацистами в 1942 году.

История в облике двух тоталитарных режимов надвинулась на неё как танк и раздавила под своими гусеницами.

Дженет Фрейм избежала этой участи, история прошла для неё стороной.

Детство и юность она провела в Новой Зеландии, путешествовала по Европе, возвратилась домой, события истории были где-то рядом, но так и остались в параллельном для неё мире.

В самом начале фильма закадровый голос Дженет Фрейм сообщает нам (начало автобиографии), что она родилась 28 августа 1924 года, но мы даже не задумываемся над тем, что произойдёт в Европе лет через 10–15, когда Дженет будет подростком. Позже «история» напомнит о себе, но из Новой Зеландии она будет восприниматься почти как весёлая игра.

Сначала отец Дженет явится в форме капрала, отдаст всем честь, радостно сообщит «мы Гитлеру покажем», и эта форма, и этот жест, и эти слова вызовут улыбку у всех, включая самого отца.

Потом, мы услышим «стишки», «парнишки, их в армию взяли, не знают, что делать подруги», войну назовут «жестокой», наверно только потому, что она лишила «подруг и парнишек» их естественных игр.

Ещё позже, мы услышим, как школьники радостно будут сообщать друг другу, что американцы бросили на Японию какую-то особую бомбу, что это за бомба они не знают, но самое главное «мы победили».

Дж. Кэмпион не иронизирует, не сокрушается, даже не пытается построить какой-то иронически-саркастически-глубокомысленный контрапункт. Мир таков, какой он есть, глупо в нём разочаровываться. То, что в одном месте оказывается страшной трагедией, куда страшней, если одна, всего одна, бомба и сотни тысяч убитых мирных жителей, в другом, воспринимается как нечто далёкое, почти как в другой галактике.

Разные хронотопы[695], разное восприятие происходящих событий.