Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Члены комиссии внимательно проверяют каждый оправдательный довод Хайдеггера. В случае, когда то или иное утверждение не удаётся ни подтвердить, ни опровергнуть, вопрос решается в пользу Хайдеггера.

Комиссия соглашается с предложенной философом версией, что после 1934 года его отношения с нацистами фактически прервались. Комиссия принимает во внимание оправдание философа, что во время своего ректорства, он не только не преследовал евреев, но даже, в рамках возможного, помогал. Вместе с тем комиссия высказывается достаточно чётко:

«…нет никакого сомнения в том, что Хайдеггер в судьбоносном 1933 г., сознательно поставил на службу национал-социалистической революции великий блеск своего имени и своё специфическое ораторское искусство – и тем самым способствовал оправданию этой революции в глазах немецкой образованной публики».

По мнению комиссии, лучшим решением была бы отставка или пенсия, однако с «предоставлением всемирно известному философу возможности вести преподавательскую деятельность хотя бы в ограниченных масштабах».

Сам Хайдеггер считал решение комиссии «инквизиторским», он предложил, чтобы комиссия запросила у Карла Ясперса отзыв о его поведении в период ректорства, рассчитывая, что это приведёт к снятию с него всех обвинений. Но этого не произошло. В отзыве Ясперса были такие строки:

«Стиль мышления Хайдеггера, который кажется мне по сути несвободным, диктаторским, некоммуникативным, будет ныне роковым в его преподавательском воздействии. Стиль мышления представляется мне куда более важным, чем содержание политических суждений»

В последующем, так или иначе, за Хайдеггера заступились многие его выдающиеся современники, которые сумели сохранить своё честное имя, хотя никто из них не сомневался в вине знаменитого философа. Заступились и французские интеллектуалы, которые были участниками французского движения Сопротивления. Более других они понимали тяжесть вины Хайдеггера, но считали необходимым переводить его книги и статьи, чтобы они стали достоянием думающей публики.

Понимая, что находится во французской оккупационной зоне, Хайдеггер не преминул этим воспользоваться, и стал писать комиссии и властям о том, что его философские работы распространены во Франции и стимулируют мышление.

Как видим, Хайдеггер изворачивается, так или иначе, оправдывая своё поведение в нацистский период.

Герберт Маркузе[797] имел все основания написать ему, в письме в августе 1947 года:

…заметим, что Герберт Маркузе по происхождению еврей, получил степень доктора литературы в университете Фрайбурга, а впоследствии вернулся во Фрайбург, чтобы продолжить изучение философии под руководством Хайдеггера…

«Вы сказали мне, что с 1934 года совершенно порвали с режимом наци и что гестапо следило за Вами. Я не стану сомневаться в Ваших словах. Но остаётся фактом: в 1933–1934 гг. Вы столь сильно идентифицировали себя с режимом, что и сегодня в глазах многих остаётесь его безусловной духовной опорой. Доказательство – Ваши собственные речи, сочинения и действия того времени… Многие из нас долго ждали от Вас слова, того слова, которое бы чётко и однозначно освободило Вас от этой идентификации, слова, которое выражает Ваше действительное отношение к тому, что произошло. Вы такого слова не сказали – по крайней мере, оно ни разу не вышло за пределы частной сферы».

Приведу также слова Ю. Хабермаса[798], тогда ещё достаточно молодого человека, который через газету адресовал Хайдеггеру вопросы, ответы на которые должны были бы прояснить отношение философа к нацизму, но ответа не получил:

«…апологетическое поведение Хайдеггера после войны, ретуширование и манипулирование, отказ публично отмежеваться от режима, сторонником которого в своё время публично себя провозгласил – всё это объясняется тем, что философу было присуще скроенное по собственной мерке миссионерское сознание, с которым было бы несовместимо признание своих ошибок и тем более вины».

В какой мере упорство Хайдеггера объясняется особенностями его личности, насколько его «почвенническим» мировоззрением, насколько его миссионерским сознанием – все эти сложные вопросы оставляю более компетентным исследователям.

Со своей стороны могу сказать только следующее, моя точка зрения, не более того. Хайдеггер после войны вёл себя не мужественно. Не могу назвать это поведение и принципиальным, в отличие, например, от поведения Кнута Гамсуна[799], не побоявшегося с открытым забралом пойти чуть ли против всего мира. Хайдеггер, не побоимся этого слова, мельчит. А после 1949 году, когда философская общественность во всём мире, широко отметила его 60-летие, он, пожалуй, окончательно уверовал в свою непогрешимость.

Не могу сказать, что подобно Гедде Габлер он мог бы сказать «пошлое следует за мной по пятам». Не мог бы, поскольку это пошлое было в его натуре.

Отмечу, что процедура денацификации в 1949 году закончилась для Хайдеггера вердиктом: «Попутчик. Карательные меры не требуются».