Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Как воспалённое воображение чахоточного?

Мало ли что ему может померещиться?

Да и художественный текст есть художественный текст, исторические параллели проводить не следует.

Но только ли воспалённое воображение?

Только ли законы художественного текста, позволяющие любые деформации и преувеличения?

Мне запомнились рассуждения М. Мамардашвили[875] о философии Канта[876]. М. Мамардашвили считает, что мы должны брать слова, термины, выражения Канта только как они звучат в аккорде. Иначе говоря, рассуждаешь об одном, но должен помнить, что есть другой звук (другая тема), и есть третий звук (третья тема), и оторванные друг от друга, они создают упрощённый взгляд на предмет.

Конечно, то, что возможно в музыке, невозможно в слове, будь то слово художественное, или слово теоретическое. Но следует хотя бы иметь это в виду, пытаться услышать это созвучие.

Позволю себе развить дальше мысль М. Мамардашвили.

На мой интеллектуальный взгляд и на мой художественный вкус (если брать их совместно), вершина не только музыки, но и всей мировой культуры «Хорошо темперированный клавир» Иоганна Себастьяна Баха[877], 48 прелюдий и фуг по всем тонам и полутонам. Особенно остро почувствовал это, когда Интернет позволил слушать исполнение и следить на мониторе компьютера за нотами. Особый восторг испытываю, когда слышу и вижу, как различные темы сочетаются в контрапункте, как это звучит и как это записано.

Не собираюсь кому-либо навязывать свою точку зрения, не говоря уже о том, что Иогнанн Себастьян Бах не нуждается не только в моём мнении, но и в мнении более искушённых знатоков мировой культуры.

Важнее другое. Великая музыка опровергает любую линейность, и это относится не только к самой музыке, ко всем другим сферам человеческой деятельности.

Отдаю себе отчёт, как несоразмерны Бах и Кант, и горячечный бред чахоточного Меси (намеренно, чуть утрирую).

Отдаю себя отчёт и в том, что вряд ли смогу поместить горячечный бред чахоточного в сложное созвучие, в котором зазвучат одновременно множество тем.

Это меня не пугает. Главное объяснить мои намерения, а читатель с развитым воображением, сможет найти свои гармонии и свои созвучия.

В этом аккорде, или в этом созвучии, обязательно должна быть тема Сурьмлённой, ханской дочери. Эта красота как отсвет божественного, и невысказанная нота, как выражение этой божественности. На мой взгляд и на мой вкус (вместе), прекрасная Сёйли, один из лучших женских образов нашей литературы.

Возможно, имеет значение и то, что она ханская дочь. Не допытываясь до смыслов, просто внутри «звука свирели».

Сёйли можно поместить и в основание созвучия, и, одновременно, как самую верхнюю ноту созвучия. Возможны варианты. Во всех случаях она должна занимать особое положение и распространять смысловые и эмоциональные волны на других персонажей.

Я бы сказал, кроме всего прочего, распространять волны на бессмысленную мужскую суету, которая не может обойтись без крови.

Далее сам Меси, Муса, Моисей, Мессия, может быть даже Иисус, прошлое и будущее (вместе) Меси, его свирель-шумшед, его другое «я», большой и красивый Джумри, своеобразный ангел небес, землянка Меси, в которой он живёт, крыша Меси, на которую он взбирается, чтобы играть, верх и низ одновременно, хлев и небеса.

Меси, более чем любой другой персонаж, превращается в моём воображении в самого писателя. Они в какой-то момент тождественны, как сливаются две музыкальные темы, а потом расходятся так, что становятся антиподами, взаимоисключают друг друга.

Меси признаётся, на нём печать АДР, и можно долго рассуждать, что означает эта печать для него, для всех нас, все мы (большинство? часть?) выросли из «шинели АДР»[878], и постоянно предаём это историческое наследие, предавая тем самым самих себя.

Меси не предал, поэтому чахоточный, поэтому расстрелян, поэтому труп его валяется в пыли, и все в ужасе отшатываются.

А что сам писатель, что с ним происходило? Мы уже знаем. АДР и всё с ним связанное, окончательно преданы. Его место занимает иной кумир, из того же НКВД, из того же «истребительного батальона», сейчас поменявший обличье, вальяжный, уверенный в себе, но такой же всесильный, он убедил нашего писателя, всё у тебя получится, издашь книгу снимешь фильм, получишь должность, только слушай меня, а то, что придётся продать душу дьяволу, не слушай никого, всё это «литература», которая не имеет отношения к жизни.

Пройдёт время и наш писатель попытается примириться с жизнью, предаст анафеме всё земное и придумает планету где всё «чисто и светло»[879]. Думая, что сумел компенсировать своё предательство.

Теперь попробуйте представить этот аккорд, где и Меси, и сам писатель, и Джумри, и Таптык, и Джебраил, и Мухтар киши, и доктор Реваз, и всесильный, и люди НКВД.

Меси захлёбываясь рассказывает. Остальные плачут. Больше всего от бессилия.

И надо всем, параллельно со всем, звук, мелодия, прекрасной Сёйли.

Способны мы услышать такое созвучие, такой аккорд?