Мужчины и любовницы (СИ)

— Ах, простите! — даже на каблуках не была одного со мной роста, поэтому злобно щерилась снизу, крича так старательно, словно стараясь словами плюнуть мне в лицо. Засунул трясущиеся руки в карманы брюк, чтобы не дать ей по роже. — А ты меня не бросал?! Переспал, обозвал шлюхой и выгнал! — Да, это было хорошо, до сих пор помню выражения ее лица: оно меня греет бессонными ночами, когда до бесконечности прокручиваю, как протыкала меня будто бабочку шпильками насквозь. Иногда вижу такое же лицо у Джилл, когда не выдерживаю и начинаю говорить то, что думаю. Тупое отчаяние. Как у подыхающего на трассе оленя. — Это нормально?! А потом извинился, опять переспал и снова выгнал!

— А я не виноват, ты настолько тупая, что второй раз повелась! — хотелось сказать что-то такое, чтобы ей физически плохо стало, но в голову лезла одна банальщина, совершенно не отражающее блядское напряжение внутри, из-за которого тряслись руки и за грудиной пульсировало, не давая нормально вздохнуть.

— Я себе потом все руки исполосовала…. — Ага. Ну да. Помню, что «шлюха» было написано на предплечье. И ванну кровью залитую помню.

— Чего ж не горло-то, раз так страдала?! Посмотрите, какая мнительность, шлюхой ее обозвали!

Злые слезы, еще немного и зарыдает в голос, но пока сдерживалась, сжимая зубы так сильно, что проступали желваки. Точно знал, если Ада расплачется, мне тут же станет легче, как будто выиграю гонку, меня отпустит, станет хорошо минут на тридцать, а потом снова и опять, и опять…

— Ты конченный мудак! — толкнула меня в грудь изо всех сил, но я даже не пошевелился. Из принципа. Хотелось схватить ее за плечи и трясти, пока голова не оторвется. А в памяти оказывается все так близко — вот она улыбается мне, только мне, и я так счастлив, кажется, еще немного и смогу сделать что-то чудесное, появляется чувство похожее на… веру, а потом раз и все. Она и Эд на старом рефрежераторе.

— Зато ты святая. Только вот трахалась с Эдом, а так все в порядке, — что я делал после? После того, как это увидел? Не могу вспомнить, скорее всего, пьяный плакал в тупике за баром.

— Ты смылся в свой колледж! Плевать ты на меня хотел! А я сидела в Боу, в квартире со своим папашей алкоголиком, который мне сломал руку, и матерью, которая меня ненавидела! — конечно, она права. Я смылся подальше от отчима как только смог, да и то слишком затянул. И конечно, мы не встречались после того, как ее отец отделал нас обоих. Но почему и через двадцать лет это как плевок в лицо?

— Очень сочувствую, сладенькая! — Ее так перекосило от слова «сладенькая», что невольно подумал об инсульте. — Зато потом ты утешилась под Чарльзом! Который был моим лучшим другом, кстати!

Единственным. И самым говенным за всю жизнь, как оказалось. Который жрал таблетки, как не в себя, а потом бился в судорогах.

— А, ну раз так, спешу тебя порадовать! Чарли последние пару месяцев утешает другую шлюху! Все, я вышла в тираж!

Резко отвернулась, подошла к столу и начала с показным спокойствием собирать в папку эскизы. У нее тряслись руки. Я открыл рот, постоял так немного, почувствовал себя конченным идиотом и захлопнул его.

У Чарли всегда были проблемы с бабами. Они бежали от него даже быстрее, чем от меня. Потому что он эгоцентричный маменькин мудак, который в один прекрасный день решил, что родился с золотой ложкой во рту. Я почему-то был уверен, что он вцепится в Аду и будет пить из нее соки, пока кто-то из них не сдохнет. А тут на тебе. Разрыв шаблона. И ведь она плачет по нему. Неужели она его любит? Наверное. Ведь в конце концов она выбрала Чарльза, не меня. Два раза подряд. Первый раз ушла после художественной резьбы на предплечье, а во второй еще и в лицо плюнула, сказав, что я абсолютно такой же. Чувствовал ли я себя плохо? Нет, я скорее чувствовал, что умер, а потом воскрес от пинков Джилл по ребрам. Она считает, что спасла меня. Может и так. Но мне всегда хочется умереть, просто иногда чуть больше, иногда чуть меньше, а когда кто-то лезет в этот бесконечный диалог, начинает выстегивать так сильно, что аж руки трясутся.

— Мне жаль, — подошел к ней со спины, прижимаясь всем телом. Невозможно горячая, и все те же духи, что и годы назад — они называются так смешно, что-то вроде «зеленый чай»; уткнулся носом в шею и почувствовал себя как? Хорошо, очень хорошо. Блядь. Открыл глаза. Закрыл глаза. Еще раз открыл. Потряс головой. Даже во рту пересохло. — Чарли всегда был знатным мудаком.

— Угу, — быстро обернулась, скользнув по мне взглядом. Она же не может прочесть мысли, правда? Как же она меня достала своим существованием, тем, что заставляет чувствовать…

Ада уже открыла рот, чтобы, видимо, изречь очередную херову претензию, но я успел первым:

— У нас ничего не получится. Я больше не хочу, я очень…