Мужчины Мадлен

Потом, вдоволь насмеявшись, пошла оценивать ущерб, нанесенный ее драгоценной картине.

В коридоре подняла останки рамки. Да, все, капут, придется менять… багет оббился, вон на полу крошки валяются. Выбросить сразу, что ли, чтобы зря не расстраиваться? Или все же ее можно склеить, а багет как-нибудь реставрировать? Жалко с ней расставаться, ну ей-богу!

Алёна начала повнимательней рассматривать куски рамки, потом взглянула на оголенную картину и… и вдруг поняла хотя б отчасти (привет Борису Леонидовичу Пастернаку!) причину всего того, что с ней приключалось в последнее время.

* * *

А на тех листочках было написано:

Звезда, что светит промеж женских ног,
Прекрасная, как грех,
Опасная, как зубы крокодила,
Не одного беднягу уводила
Дорогой святотатственных потех.

Кого я еще помню?

Один был русский. Конечно, из князей, конечно, из Оболенских. А может, из Голицыных, не припомню точно. Меня всегда поражало, что мои бывшие соотечественники так однообразны и убоги на выдумку. Естественно, мы говорили с тем мужчиной по-французски, однако я сразу распознала акцент. Да и в постели у нас получилась не то разудалая «барыня», не то развеселый «трепак». А в общем-то, мне понравилось!

Были два презабавных буржуа родом из той же деревни, которая некогда породила и самого мсье Дени. Разумеется, мне никто об этом не говорил, я сама догадалась, а потом хозяин магазина подтвердил мою догадку. Все они были шестипалые. Оказывается, в той деревне сплошь женились на близких родственницах и выходили замуж за близких родственников. Как известно, должно быть не менее трех колен между мужчиной и женщиной, чтобы рождалось нормальное потомство. Впрочем, может быть, благодаря именно этому родству крестьяне имели великолепную оснастку и умели доставить женщине удовольствие.

Приходил некий господин, который целовался будто от нечего делать, а в постели сразу ложился на спину и предоставлял мне делать с ним все что заблагорассудится. Потом, уходя, он рыдал от счастья и целовал мне руки благодарно. Может, я единственная шлюха в мире, которой клиент целовал руки…

Был еще клиент, который вручал мне деньги перед «сеансом» и требовал, чтобы я его… покупала! Как бы он был проституткой, а я – клиентом. Он жеманился и пищал, а я его насиловала. К тому же мужчина стонал так громко, что мсье Дени испугался: услышат на улице и вызовут полицию! Именно поэтому настрого отказал чудаку «от дома»… вернее, от магазина. Мне было немножко жаль с ним расставаться, потому что уж очень он был забавен. Да и приятно мне было торжествовать над мужчиной, чего скрывать!

А вот с кем я рассталась с превеликим удовольствием, так это с человеком, который первым делом похвастался своим залеченным, в шрамах, членом. Конечно, я знала, что иду на риск с каждым, под кого ложусь, но все же уповала на свою удачу, а ощущать внутри себя то, что уж точно было больным, носило следы болезни и неизвестно, вылечилось ли… О нет, мне было и страшно, и отвратительно.

Я отказывалась, мужчина настаивал:

– Я так хочу!

– А не хотите ли получить канделябрами по физиономии? – пустила я в ход фразочку, которую однажды слышала от Жоржетты. Конечно, никаких канделябров в комнате не было, сплошное электричество, однако на столе стояла шампанская бутылка, и я схватилась за нее с твердым намерением не пускать в себя покрытого шрамами урода.

На мое счастье, клиент испугался и ушел, а потом я пожаловалась на него мсье Дени. Мой добрый хозяин искренне ужаснулся и поклялся, что больше я того человека не увижу. Так и случилось.

А вообще их лица и повадки в большинстве своем очень быстро стирались из моей памяти.

Все ваши имена я позабыла, к счастью.
Быть может, вспомню, если Страшный суд

Не выдумка досужих богословов.

Когда меня к ответу призовут,
Когда дадут мне право свое слово
Сказать еще один, последний раз, —
Я, очень может статься,
Вспомню вас.

* * *

Отчасти – самое подходящее слово. Потому что Алёна пока слишком мало знала для того, чтобы понять вообще все. Ей нужна была помощь, но к кому за нею обратиться? Лев Иванович Муравьев, начальник городской сыскной, по-старинному выражаясь, полиции, не раз и не два оказывавший писательнице помощь (взаимно, потому что она тоже немало помогала нашим внутренним органам!) и, случалось, спасавший ее репутацию и даже жизнь, отбыл в Кисловодск, подлечить собственные внутренние органы. Но даже Лев Иваныч вряд ли выручил бы в данном случае, потому что его епархией был Нижний Горький, а география Алёниных вопросов простиралась куда шире. Тут нужен был человек ну о-очень сведущий, а вернее – пронырливый, умеющий собрать информацию в совершенно неожиданных местах.