Прокоп запряг лошадь и по-темному, через задние ворота, вывез на одоньи двигатель и зарыл его там в солому. Успел ружья спрятать в наружную защитку сарая, чтоб легче взять, ежели из дома выгонят... Хотел еще сундук Андрею Ивановичу свезти, да лошадей отогнать в Климушу, другу-однополчанину, да хлеб зарыть в сарае...
И вдруг - пришли вечером, Якуша науськал: "Прокоп за ночь и добро растащит, и сам сбежит". Ашихмин с Левкой Головастым свели его в пожарку под охрану Кулька. В пожарке встретили песней:
Идет, иде-о-от наш ненагляа-а-адный
И хрен воротится на-зад...
В пожарке на голой кирпичной стене висел фонарь "летучая мышь". Возле пожарных бочек, прямо на полу, на сене расположилась арестантская братия человек десять тихановских мужиков.
Охранявший их милиционер Кулек сидел тут же, на бочке. Арестованных баб держали отдельно, в хомутной, под замком.
Главный пожарный, он же и клубный вахтер, а теперь арестованный Макар Сивый, пек картошку в горячей золе, выкатывал ее из грубки в широкую, как лопата, ладонь и, перебрасывая с руки на руку, приговаривал:
- Ну, кому с пылу с жара от архангела Макара?
- В преисподней не архангелы прислуживают, а черти, - мрачно сказал Прокоп.
- Ишь ты, какой апостол кислых щей! - удивился Макар. - Нет тебе святого причастия. Держи, Андрей Иванович! - и бросил картошку Бородину.
Кроме Андрея Ивановича тут были Четунов, Вася Соса, Тарантас, Бандей, Барабошка и Андрей Кукурай. Сидели больше все отказчики - одни отказались идти кулачить, другие - излишки сдавать. Кукурай за хулиганство попал вымазал дегтем ворота Зенину. А Мишку Бандея забрали сразу по двум статьям: на заем не подписался и лыжи навострил - поймали возле кладбища, на паре ехал. "Ты куда?" - "К свату на крестины, в Гордеево". - "А рожь на пропой везешь?" - "Рожь на мельницу". - "Ты что, ай позабыл, что все мельницы закрыты?" - "А хрен вас знает. У вас семь пятниц на неделе". - "А ну, заворачивай оглобли!"
Рожь отвезли на ссыпной пункт, лошадей оставили на бывшем поповом дворе, а Мишку в пожарку проводили. Поймали его Чубуков с милиционером Симой; Сима на повозку сел, а Чубуков наганом подталкивал Бандея - ступай, говорит, веселее, не то люди подумают, что ты не по своей охоте рожь сдаешь.
Бандей матерился на всю пожарку:
- Мать твою перемать!.. Олух я царя небесного! Большаком поехал, а! Надо же! Не голова, а чурка с глазами. - И бил себя ладонью в лысеющую голову. - Надо бы мне, дураку, по той стороне оврага, поповым полем... Не то бы свез Пашенковым... Лучше в карты проиграть.
- Садись, Прокоп Иванович! - потянул Алдонина за полу полушубка Бородин. - В ногах правды нет.
- Еще насижусь, Андрей Иванович! Ты-то как здесь очутился?
- По ордеру... Отказался идти кулачить.
- Не пойму, что за балаган? - сказал Прокоп, качая головой. - Ладно, меня кулачить собрались, ты отказался кулачить. А вон Кукурая зачем сюда притащили?
- Я Зенину на воротах "анчихриста" написал дегтем, - вскинул тот подслеповатое лицо.
- За религиозную пропаганду пошел? - усмехнулся Бородин.
- Кукурай идет по политической линии, - отозвался от печки Макар, дуя на очередную картошку. - Его бы надо к бабам в хомутную, поскольку он с ними заодно, за церкву страдает. Да бабы отказались пущать. Сперва, говорят, охолостите его. А у нас коновала нет.
- Нащет политики прошу не выражаться, - строго предупредил с бочки Кулек.
- А ты не имеешь права разговаривать, поскольку на посту стоишь! крикнул Бандей Кульку.
- У меня такое право - что хочу с тобой, то и сделаю, - сказал Кулек.
- Ты? Со мной? Да плевал я на тебя. Он сделает, что хочет?.. Да ты даже выгнать меня отсюда не имеешь права. Это я захочу - и начну вот над тобой изгиляться, а ты меня не выгонишь...
- Э-э, как она, как ее... Мужики, хватит ругаться. И так тошно.
- Андрей Митрич, а тебя пошто приволокли? - спросил Прокоп Барабошку.
- Не говори и не спрашивай... - Барабошка только рукой махнул, но после паузы с жаром заговорил: - Э-э, как она, как ее... Подлец Якуша Ротастенький, какой подлец!.. Доказал на меня, будто я прячу кирпич артельный в сарае тестя. Но какой же он артельный? Когда еще выкупил я его! Спросите, говорю, Успенского или Алдонина, они подтвердят. А мне говорят: те элементы лишены голоса. Их показания недействительны.
- Они всем глотку затыкают, - сказал Вася Соса. - Сами дерут и сами орут.
- Э-э, как она, как ее... Смеются! Сарай, говорят, тестя, кирпич артельный, а ты вроде за сторожа. Я берег его на дом, говорю. Не слушают: артельный кирпич, и все тут. Так и отобрали. Зенин приехал, Ротастенький да Ванятка Бородин. А мне, значит, в насмешку суют бумагу: подпиши, говорят, что добровольно сдал кирпич. Такое зло взяло... Плюнул я в рожу Зенину. Вот за это и забрали меня.
- Ротастенький - вор отпетый... А Ванятка Бородин... Мать его перемать! - заскрипел зубами Вася Соса. - Не при тебе будь сказано, Андрей Иванович... Все ж таки он тебе братец. Ему бы не только яблони посечь голову оторвать и бросить в болото.
- Попрошу прекратить выпады нащет политических угроз! - повысил голос Кулек.