Что-то изумительное было в погребении живого на гранитной глыбе. Лес, гагары и камень. Небо — вверху, шумные волны — внизу… И больше никого и ничего. Воображаю, с какою тоскою бродил бы он по крутым и хаотическим осыпям этого берега, с каким отчаянием вглядывался бы в пустынные дали!.. Не занесет ли судьба кого-нибудь, не послышится ли где-нибудь человеческое слово, хоть на чужом ему языке, хоть совсем непонятное… И чего же удивляться, если утомленному безмолвием слуху стало бы грезиться, утомленному однообразием скал и леса глазу — чудиться… И если пустыня населится духами света и духами тьмы, если сам Бог, грозный и великолепный, сойдет со Своего недоступного трона на эти утесы, если заживо схороненный отшельник станет беседовать с созданиями своего воображения, — он созреет, он будет готов. Тогда духовидец, являясь перед здоровыми людьми, заразит и их своим убежденным помешательством. Больной, одинокий отшельник, влияя на умы, станет со своего безлюдного утеса тысячи видений посылать к верующим ему людям!.. Фантомы смутных призраков будут носиться вместе с вечерними туманами над этою гранитной твердыней — в голосе бури они заплачут, в легком шуме ветра засмеются ему, в ропоте волн и говоре леса станут прорицать грядущие тайны. И когда, сгорев от нечеловеческой борьбы, отшельник умрет в одном из черных гротов своего острова Дивного — он не погаснет в памяти людей, он долго будет тревожить их сон, долго будет являться им воочию, в уединении одиноких послушаний, то среди скал такого же уголка, то в чаще черного леса, под унывную песню дрозда, под тихое дыхание, лениво пробегающее по вершинам леса…
XXIX
— Тут вот скит купца Тиманова есть у нас!
Мы вошли. Несколько чисто содержимых келий, древние иконы любопытного письма, чудной работы святцы в виде скрижалей[200]
. Рассматривая их, я вспомнил художественное описание таких же, сделанное г. Лесковым в его "Запечатленном ангеле". Миром и тишиною веет. Заснуть, замереть хочется на время. Энергия падает, ум перестает работать…Здесь, в Авраамиевом ските, долго жил одиноко молодой послушник, сын миллионера-купца, известный на Валааме своим ранним благочестием и своею трагическою судьбою.
Назовем его хоть Тимановым.