Мужняя жена

— Живет он на небесах. Господь бог отнял у меня руку много лет назад, я был в ту пору еще молод. Бог взял у меня руку, чтобы спасти душу. Ибо именно это испытание открыло мне глаза. Увидел я грех, прилипший ко мне, постиг, сколь глубоко погряз в мерзости греховной. Богу пришлось сильно наказать меня, отнять правую руку. Рука пострадала, а душа была спасена. Вот так-то. Но что значит рука, орудие земное, которое бог отнял, чтобы исполнить свою волю? Потерять руку — дело пустячное, когда нужно спасать душу.

С сердца старого крестьянина, охваченного страхом, спадает огромная тяжесть. Однорукий дал ему понять, что Франс Готфрид был лишь орудием в руках господа, когда стрелял в него во ржи. Стало быть, и винить его не в чем. Мол, Франс Готфрид виноват не более, чем его ружье. Хватит спрашивать. Теперь чужой во всем ему открылся. Однорукий знает, в чей дом пришел, и они поняли друг друга. Теперь он служит богу, и нет ни единого божьего творения, к которому он мог бы питать ненависть. Он пришел в Хэгербек не для того, чтобы мстить.

И вот Франс Готфрид оставляет пришельца на ночь у себя в доме. Вместе с хозяевами и домочадцами идет гость в спальню, все кровати заняты, и старика укладывают в углу на полу, постелив полснопа соломы. Исходив за день долгие пути по рытвинам и ухабам, вытягивается он, усталый, на своем ложе. На кровати возле двери спит Франс Готфрид со своей женой. Путник же лежит ближе к окну — он привык вставать спозаранку.

Время отходить ко сну, а светец не надо запаливать — от огня в печи светло, как днем. Когда же начало смеркаться, все уже заснули. Старик Герман храпит у печи. После он станет каяться, что продрыхал всю ночь. Да ведь он думал, что хозяин и однорукий, человек набожный и степенный, толковали по-доброму.

В горнице Франса Готфрида стало тихо. Но сам хозяин еще не заснул. Он лежит, прислушиваясь, и ворочается с боку на бок Ну, что там? Заснул чужой или нет? Слышно, что дышит он тяжело, а спит или нет — точно не понять.

Самому хозяину никак не уснуть в эту ночь. Он обороняется от Него, борется с Ним, пытается подбодрить себя Но, когда приходят мрак и тьма, Франсу Готфриду приходится сдаться. Тут является Он — страх. Франс Готфрид не смеет уснуть, не смеет — из-за однорукого.

А вдруг его обманули? Вдруг он попался в силок? Может, старый ворюга пришел сюда и выдал себя за человека набожного, чтобы усыпить его подозрения? Он стар, и теперь уже не шибко силен, ему надобно прибегнуть к хитрости, чтобы отомстить. Вдруг все это дьявольская хитрость. Этот человек пролез к нему в дом, ухитрился даже в спальню к нему пробраться, и теперь они лежат чуть ли не рядом. Теперь ему ничего не стоит совершить злое дело. Как только домочадцы уснут, он может подойти..

Нет, Франс Готфрид не смеет сомкнуть глаз, покуда однорукий у него в доме. Вздремни он, так, чего доброго, и проснуться никогда не придется. Проснется уже на том свете с ножом в груди. К тому же и про сундуки забывать негоже. Правда, они заперты на замки, да только, кто знает, что за инструмент прячет чужой в мешке, что лежит возле него на соломе. Может, на поверку окажется, что это и есть тот самый вор, и решил он пробраться к Франсу Готфриду хитростью, раз иным путем его не взять Франс Готфрид проводит рукой по лбу, рука мокрая — вспотел. А в груди словно бы кровь застоялась. До утра еще далеко, но ему, видно, так и не заснуть. Да к тому же, думает он, теперь зори ранние — через два-три часа начнет светать. Тогда больше не надо будет бояться пришельца. Правда, можно разбудить домочадцев, как тут быть — поди догадайся.

Он прислушался — вот незнакомец зашевелился Видно, не спит. Выжидает минуту поудобнее. А минута такая того и гляди наступит, в этакой-то тьме. Вот он снова шевельнулся, солома в углу зашуршала. У Франса Готфрида слух чуткий, он слышит…

Что это… Шаги? Шаги? Кто-то ступает по полу…

Крестьянин поднимает голову и, ухватившись за край постели, медленно и осторожно поднимается: он слышит легкие шаги, кто-то идет в одних носках. Кто-то двигается в темноте. Вот на сером пятне окна показалась высокая черная фигура. Домочадцев столь высокого роста у него нет. Это однорукий поднялся с постели.

Груз, что давит Франсу Готфриду на грудь, становится вдруг еще тяжелее.

Вот однорукий уже на середине комнаты, он ступает осторожно, крадучись, чтоб никого не разбудить Идет он к двери, туда, где стоит кровать хозяина.

Франсу Готфриду надо бы закричать, разбудить домочадцев. Он хочет крикнуть, да не может. Глотка его не желает издать ни звука. Уж слишком сильно давит на грудь Обмякнув, он валится назад в постель и лежит тихо-тихо.

* * *

Когда жена наутро собралась вставать, то увидала, что муж ее лежит рядом бездыханный. Чудно — на теле ни царапины, ни синяка, ни кровоподтека. Хозяйка, домочадцы и прочие люди сперва никак не могли взять в толк, что с ним приключилось. Но после догадались, что смерть подкралась к нему посреди ночи из нутра. Франс Готфрид умер от удара Такое часто случается со старыми людьми.