— Ну, мне философствовать на такие темы некогда. У меня дела земные, уголовные. Поножовщина, бандиты. — Шаров набрал номер на мобильном телефоне. — Самсонов, из подвала Анатолия Буркова отпусти. Скажи ему между делом, чтоб больше не попадался и маму с папой слушался. И скажи: пусть ждёт у крыльца, сейчас отец за ним приедет.
— Валя, — обратился ко мне Шаров. — Психологический эксперимент, я думаю, удался. Но ты извини... Накладка вышла. В драку там ввязался твой Толик, ну, и огрёб слегка... Хотя это тоже хорошо. Молодец, не забоялся. А что по моське получил — опять же урок.
— Зачем? Зачем так-то?! — выкрикнул я.
— Видит бог, я не виноват. Я ж ничего не подстраивал! Он же глупый ещё! Заступиться там, в камере, за кого-то решил... — Шаров зло усмехнулся. — Там, где преступники, там обязательно подставят, сдадут. Там нет чести и быть не может! Это проверено веками!.. Ты, Валя, объясни ему это. По-отцовски. Я тоже ему это объясню. Но я мент. А у нас к ментам относятся как к ментам!
...Толик сидел на скамейке, невдалеке от полицейского отдела. Нижняя губа у него была разбита, припухлость видна была и под глазом — намечался фингал. Толик косо смотрел на Шарова и стыдился меня. Он что-то шепнул и отвернул от нас лицо, мне показалось, он заплакал.
Сердце у меня оборвалось. Я обнял сына, почувствовал мелкую дрожь в его теле.
— Пойдём, Толик, всё кончено! — Я обернулся к Шарову: — Я твой должник.
— Я не против, — сказал Шаров.
Деньги за свои услуги он брать не стеснялся. Но исключительно от людей проверенных. «Проверенных»? Почему-то вспомнился чинуша Галковский, который теперь давал показания. Все вокруг «проверенные», пока за задницу не взяли.
Из машины я позвонил Анне, успокоил: сын со мной и побудет у меня. Словом, всё хорошо, что хорошо кончается.
По дороге Толик молчал. Он стеснялся своего избитого вида, припрятывал лицо за воротником куртки. Я тоже никак не мог начать разговор. А надо было начинать этот разговор! Надо было говорить хотя бы словами циника Шарова, мне казалось, что это он подстроил драку в камере, чтобы сыну была про-учка. Но я мог и ошибаться. Толику я пока вдалбливал шаровские выкладки мысленно: там, где шпана, бандиты, нет нормальных понятий, есть жестокие животные понятия и вечное правило: сегодня сдохнешь ты, я — завтра! Но Толик, словно бы услышав мои распалённые мысли, сказал с досадой:
— Надо было мне в армию идти. Я теперь очень жалею об этом.
Я ничего не ответил, только мысленно удивился: ведь это мы с Анной сберегли сына от армии, а теперь — вот, получите...
— Отвези меня домой, — попросил Толик.
— Ко мне заедем. Поешь, успокоишься. Расскажешь про таблетки.
— Зачем ты их взял? Мне за них башку открутят.
— Не открутят... Эти мальчики с таблетками сейчас под колпаком.
— Я не хочу никого подставлять! Макс мой друг!
— Я с ним сам поговорю! Я и мать не хотим ездить к тебе на зону с передачами...
Толик промолчал.
Мы приехали ко мне домой. Я усадил сына за стол. Надо было с Толиком как-то понежнее, чтобы он всё рассказал сам. Я чувствовал, что сын ступил в дерьмо, но он не безнадёжен: он простой парень, в меру избалованный матерью и мной, недосмотренный в чём-то, но он не дурак, не негодяй, не преступник. И не трус, если полез в драку...
Я налил Толику вина, пододвинул поближе тарелку с едой: колбаса, сыр, разогретая пицца. Толик наверняка голоден после «тюрьмы»... Я тяжело вздохнул: надо же, до чего докатилось.
— Толик, — сказал я охрипшим от подкатившей к горлу горечи голосом, — мне нужно знать правду. Как ты вляпался в эту таблеточную историю? «Жигулёнок» этот, вождение без прав... Запомни: в тюрьме места всем хватит!.. Выпей сперва, чтобы снять стресс. Драка ещё какая-то дурацкая.
— Нормальная драка. Я в долгу не остался, — буркнул Толик. Взял стакан с вином и выпил залпом. — Если меня теперь в армию призовут, я прятаться не буду...
— Сейчас ты на дневном отделении института. Студентов не берут! — сказал я.
— Налей мне ещё вина... А у тебя есть конфеты или что-нибудь сладкое?
Я налил. Он опять выпил. И опять залпом целый стакан. Нет, это не похоже на наслаждение хорошими напитками, он что-то хочет притушить в себе, подумал я, наблюдая за сыном.
— Меня выгнали из института, — сказал он тихо, с винной горечью в голосе.
— Давно?
— Уже больше месяца... Мать не знает.
— За что?
— Неуспеваемость, пропуски. Контрольные не сданы... Хвосты ещё с зимней сессии... — Он поднял на меня глаза. — Не тянет меня изучать свойства металлов. И быть технологом металлургических производств не хочу...
— Но у нас не было выбора. Я мог устроить тебя только на эту специальность.
— Когда-то я хотел стать лётчиком гражданской авиации. Даже в аэроклуб записался. Помнишь?.. Надо было всё-таки пробовать в лётное училище. Хоть что-то было бы в жизни. Цель какая-то.