Мужская жизнь

— У каждого человека есть мечты о профессии. Я в своё время хотел стать архитектором. В художественную студию ходил. Античные головы рисовал, изучал перспективы, оттенки... Рисовал везде где придётся, даже в армии на учениях... А потом... А потом в институте выучился на строителя! Есть шанс — воспользуйся. Нет шанса — живи с тем, что есть. Нос не вешай!

Толик заметно опьянел, взгляд его туманился. Разбитое лицо казалось страшным и печальным.

— Ты поспи, Толик. Пледом укройся.

Когда он лёг на диван, укрылся пледом, горло у меня опять перехватило от слёз. Кроме отеческой жалости к сыну, было и раскаяние: ведь это мы с Анной пропустили его надежду, его мечту. Даже напротив, задушили эту мечту на корню.

Толик почти мгновенно уснул.

Я смотрел на спящего сына, с избитым лицом, съёжившегося под пледом. Мне было его жалко, очень жалко, и все его глупости, всё его юношеское раздол-байство — езда без прав, таблеточки, пропуски занятий — казались глупой мелочью по сравнению с самой жизнью, единожды дающейся, всем только один раз, и не важно, кто ты: рохля, труженик, праведник или грешник. Ты на этой земле всего один раз!!!

Вот Рита, дочка, она всегда казалась более цельной, волевой, даже хваткой, а Толик — человеком ведомым; отпускать его из гнезда — не то, что Риту, — было страшно, да и Анне не хотелось совсем оставаться одной. Кто виноват? Стоп! Виноватых искать не будем!

Мозг работал чётко и целенаправленно.

В институте я договорюсь. Договорюсь во что бы то ни стало! Толика восстановят, продлят сессию или сделают «академку», как-никак проректором по АХЧ (административно-хозяйственной части) работает мой давний приятель, тоже выпускник строительного факультета Игорь Скурихин. К тому же мы с ним должны сегодня вечером свидеться в бане (мужские банные процедуры у нас раз в неделю обязательны). Но я не стал ждать вечера и бани.

13

Я ехал в институт, где учился Толик, вернее — откуда его выгнали. К Игорю Скурихину, который и помог мне протолкнуть Толика на учёбу в институт. Но верно ли я делаю: опять силой выправляю дорогу сыну? Верно! Пусть получит высшее образование! А там — как карта ляжет.

Вот и у моего приятеля Игоря Скурихина карта сперва легла не в масть, зато потом пошли козыри. Или по-другому: за одного битого двух небитых дают. В его судьбе это была коварная метаморфоза (во какое словечко-то вспомнилось!), Игорь сам мне во всём признался. Как-то раз, после бани, за ужином, под справную выпивку. Суть истории я знал, но деталей — нет. А ведь чёрт — всегда кроется в деталях.

На Игоре тогда лица не было, точнее, лицо у него было серое, как цемент. Он тогда потерял работу. Запил. Продал машину за долги. Ушёл от детей. Двое детей! Ещё ученики начальной школы. Всё вышло нелепо, дико. И всё же как-то очень обыкновенно. Он любил свою жену. Это было заметно. Красивая, со звучным именем Жанна, она умела произвести впечатление, модница, транжира, умела форсить, капризничать, но была отличной хозяйкой, готовила разные вкусности.

Игорь застал её с мужчиной, с пожилым соседом по даче. Дачу он тоже впоследствии продал. Застал, конечно, нечаянно. Забыл на даче инструмент, а инструмент неожиданно понадобился. Ему и в голову не могло прийти, чтобы Жанна позарилась на этого старикана. Старикан, однако, оказался не промах, да и не был он ещё стариканом, просто старше Жанны лет на тридцать. Но — подлец-плут — был очень образованный, работал директором краеведческого музея, много знал, поездил по свету, красиво трепался. А Игорь в то время, хоть и получил диплом инженера, шабашил плотником со строительными бригадами.

Дети гостили у бабушки, а Жанна, как часто бывало, должна была угощать соседа блинами с вареньем, с сёмгой, с рыжиками. и слушать его бесконечные истории из истории мира. Но Игорь их застал не за блинами, а в кровати, и занимались они совсем не историями. На кресле лежал атласный халат негодяя, на столике — курительная трубка, рядом стояла трость любовника.

Всё было так очевидно и пошло, что Игорь в первый момент потерял дар речи, а потом, вместо того чтобы взяться за трость и отметелить мерзавку с мерзавцем, впал в транс, с ним начались конвульсии. Его еле отпоила Жанна. Он потом ещё долго не мог прийти в себя. Стресс растянулся на пару лет. Нормальный, без патологий, мужчина молча мучился от этого предательства жены.

Игорь признавался мне в хмельном послебанном откровении: «Я каждую минуту об этом думал, я измывался над собой. Эх, Валентин, каких только слов не придумал я своей жене! От неё, ты знаешь, я ушёл сразу, к матери, но вырвать из сердца не мог. И почти каждую ночь, врагу не пожелаешь, я думал об этом музейщике, придумывал, представлял, разрабатывал даже изуверские пытки и издевательства для этого гада. Ох, как я хотел его убить!»

«Что же тебя спасло?» — спрашивал я.