Мужской день

Зазвучали голоса ведущих, а потом послышался голос Аркадия Райкина.

– В греческом зале! В греческом зале! – повторял Райкин.

Обычно я когда это слышал, сразу начинал беспричинно ржать. Но тут я даже не улыбнулся.

– Ну нет так нет, – с деланым равнодушием зевнул Колупаев. – Пойду позавтракаю.

Вдруг в одном из окон мелькнула любопытная физиономия Бурого. И внезапная догадка пронзила меня. Бурый! Я поделился догадкой с Колупаевым.

– Нет, вряд ли, – сказал Колупаев, немного поразмыслив. – Это же очень вредные люди делают. Чтоб жизнь нам испортить. А Бурый, он разве вредный? И потом он нас боится, мы же отцы-основатели. Нет. Тут какие-то странные личности хотят заговор против нас устроить. Понимаешь?

Я молча кивнул. Заговор точно был, но для чего? К чему? Все пока было покрыто мраком неизвестности...

Прошло несколько дней. Колупаев встретил меня во дворе, отозвал за угол дома и в крайнем возбуждении показал новую записку.

«Здорово, кретины! Как живете, дистрофаны? Понос не мучает? Мы же вас предупреждали: не пытайтесь нас выследить! (Ни о чем таком они нас не предупреждали.) Ни к чему хорошему эти попытки не приведут! И учтите: ваш поступок, когда вы сожгли письмо счастья, не забыт! Вы еще за это поплатитесь, и, возможно, кровью! Скорее всего, вы просто тупые дебилы, которые не верят в нашу силу, а зря. Мы

следим за каждым вашим шагом. И ни одно ваше действие не останется без ответа. Если вы кому-нибудь обо всем этом расскажете, вам крышка. Впрочем, можете рассказывать, нам без разницы. Только помните: все находится под нашим полным контролем! Скоро вы найдете еще одно наше письмо. Если вы выполните все наши инструкции, – мы будем с вами говорить по-другому. Возможно! Но это зависит от вас, круглые болваны!»

Подпись уже была другая: «Секретная почта».

* * *

Колупаев тяжело дышал. Он принялся загибать пальцы, чтобы выяснить количество страшных оскорблений, которые содержались в этом тексте, и никак не мог дойти до конца.

– Четыре... четыре слова, – сказал я, чтобы ему помочь. – Дебилы, кретины, дистрофаны, болваны. Да ладно, не обращай внимания, это они специально. Где ты его нашел?

– Под ногами валялось! – прохрипел Колупаев, достал спички, вышел на середину двора, поджег письмо и поднял над головой пылающий листок.

* * *

– Чего это твой Колупаев бумагу во дворе все время жжет? – подозрительно спросила меня за ужином мама. – Контрольную по математике, что ли? Или работу над ошибками?

– Мама! – ответил я сурово. – А почему это он мой? С каких это пор ты стала называть его моим?

– А что же, он мой, что ли? – едко спросила мама. – Нет уж, извини. Это твой Колупаев, и точка!

– Спасибо! – сказал я, чтобы закончить эту бесплодную дискуссию, и вышел из-за стола, даже не доев свою любимую шестикопеечную котлету.

Вскоре я нашел еще одно письмо. Честно говоря, сами письма меня совершенно не беспокоили. Беспокоили не они, а таинственный до безумия способ их доставки.

Письма непонятным образом всегда оказывались прямо у нас под ногами!

Например, четвертое по счету письмо лежало на парапете маленькой лестницы, которая вела в подвал нашего дома. Я забрел в эту глухомань, в наш палисадник под окнами совершенно случайно. Ходил-ходил вокруг дома и пошел не по дороге, а по какой-то тропинке. И вдруг увидел письмо. Оно было аккуратно прижато камешком.

Ну просто Фенимор Купер какой-то!

Я быстро спустился по лестнице в подвал. Железная дверь была заперта на здоровый ржавый засов с замком.

Здесь, на лестнице, воняло мышами, мусором и какой-то сыростью. Я подумал, быстро выскочил оттуда, сел на корточки и стал смотреть вокруг – не улепетывает ли кто-нибудь со всех ног?

Нет, никто со всех ног не улепетывал. Ноги вокруг были совершенно нормальные. Женские ноги в чулках и туфлях, которые шли по улице. Мужские ноги в ботинках и сапогах, которые стояли возле нашего дома.

Тогда я вышел под фонарь и нервно прочитал письмо. Буквы прыгали перед глазами. Читать поэтому пришлось два раза. Или даже три.