Музы в уборе весны (СИ)

Вскоре исчезли и деревья, и кусты, и стены. Мы шли по холму, а впереди было только летнее небо. Подниматься было тяжело, и когда мы поднялись на его вершину, я вся была потной, запыхавшейся и горячей, сердце бешено ударялось о ребра.

— Ну, теперь вы должны пройти сами, — сказала Королева, — Смотрите не заблудитесь. И не сходите с тропинки. Грань ждет тебя, муза. Тебя тоже, Ворон.

Мы сделали шаг…

====== Забравшая ======

Осень ушла, раскидав шуршащие листья, сквозь которые светили тусклые лучи уходящего солнца, скрыв звёзды за серыми печальными тучами, оросив изголодавшуюся землю дождём. Осень уходила красиво — деревья зажглись красным, а трава желтым, и в лужах отражались огни засыпающего города. Осень уходила красиво — прямо как мы.

Ворон говорил, что за Прихожей всегда был вечер — лиловые сумерки, светло-синее небо, темная тень травы, стрекотание цикад и белые цветы, скрытые в мокрой листве. Земля еще хранила остатки тепла, а вот по углам затаился холод вечной зимы.

Я не видела вечера — я видела утро. Песнь соловья, первые, еще сонные лучи, прорезающие ночную тьму, бриллианты росинок, запах высохшей травы, полевых цветов и теплого хлеба, черные стрижи на фоне ярко-голубого неба.

В одном мы сходились: это было лето. Это была граница между ночью и днём, надежда и преддверие, сладостное ожидание.

Тут бесконечность обращалась в момент, секунды растягивались на столетия. Мы прожили тысячи жизней — и в то же время всегда и везде оставались собой. Мы исходили бессчетное количество путей и стерли все железные сапоги, сжевали все железные хлеба. Мы открыли все двери, до которых могли дотянуться. Одни были старыми, деревянными, набухшими от сырости, с проросшим мхом и лишайниками, но вели в оранжереи с множеством растений и созвездиями, светящими сквозь прозрачный купол крыши, библиотеки с бесконечным множеством этажей и непрочитанных книг, зал из белого мрамора со старым пыльным пианино в центре, на которое мягко опускался дневной свет. Какие-то были богато украшены, из крепкого металла, с витыми ручками, но ведущие в заплесневелый чулан, в котором нет ничего, кроме сырых свитков и черствого хлеба.

Когда мы пришли в сад Мелодии, то увидели, как по-прежнему весело и бодро журчит фонтан, брызгая на светло-розовые цветы, как поют в кронах вековых деревьев невиданные пташки, а дорожки покрыты листьями и лепестками. Сад продолжает жить, даже когда хозяйка навсегда его покинула.

— Надо присмотреть за ним, — сказала я.

— Грустно? — спросил Ворон, — Мелодия-то ушла. Навсегда ушла. Грань отпустила её, хоть и с большой неохотой.

— Немногим удается вырваться, — сказала я, — Иные платят слишком большую цену.

— Так что мы с тобой еще легко отделались, — рассмеялся Ворон, — Ну, не грусти. Хочешь, мы навестим её? Только разговаривать с ней нельзя.

Она шла по пляжу, её белое в горошек платье развевалось, как и её светлые, золотистые волосы, в которые была вплетена заколка в виде ветки. Босые ноги погружались в гальку, сизые волны гладили кромку берега, вторя ветру, резвящемуся вокруг. У скал кричали чайки, вдали мелькал в тумане корабль. На вершине утеса стоял далекий дом, гостеприимно мелькающий огнями, рядом летал воздушный змей и тянулась полоса дыма от костра. Там играла громкая музыка, а здесь был только океан, ветер да чайки.

Она шла навстречу мне, и её лицо было безмятежно. На секунду мне показалось, что она заметила меня, на секунду мне захотелось окликнуть её, но я тут же отбросила эти мысли. От неё пахло сдобой, медом и морской солью. Она прошла дальше и остановилась, повернувшись лицом к океану. Подошла ближе, погрузив ноги в прохладную воду, расставила руки, закрыла глаза и вдохнула полной грудью. Я встала рядом, притворившись, будто мы просто вместе стоим и вместе молчим, как подруги.

— Мари! Мари! Ты тут!

К нам подбежал мальчуган с виду младше неё, с дырками в бриджах на месте коленок и остренькими локтями.

— Я же просила не называть меня так, Мио. Я Мариам.

У неё даже голос повзрослел. Она ушла два месяца назад, но мне показалось, что прошло 10 лет.

— Что такое, Мари? Тебе грустно?

— Нет… Я счастлива.

По щеке скатилась слеза. Соленая, как этот океан.

— Она выбрала море, а ты выбрала тропинки. Если бы она осталась, то была несчастна. Если бы ты последовала за ней, то была бы несчастна уже ты. Очевидно, что это самый лучший исход.

— Я понимаю, но всё равно… — я вытерла слезы, — Почему я так привязалась к ней? Мы были знакомы всего-то несколько недель…

— Тут дело не во времени, просто так получилось, — сказал Ворон, — Бедная Поступь, я бы обнял тебя, но нам нельзя касаться друг друга.

Он вдруг вскочил и побежал куда-то.

— Не оглядывайся! — крикнул он, — Сиди здесь.

Я сидела на скамейке, которая вся была в остреньких листьях продолговатой формы, чертила ботинками какие-то рисунки на песке, смешанном с галькой, смотрела на центральную клумбу, залитую солнечным светом. Это вечное лето больше не приносило мне успокоение — оно плавило сердце.