Музыка для богатых

– Иду по путям… Темно, ветер воет, как умирающая собака… – Голос Шон задрожал от волнения. – Где-то звенят, сцепливаясь, вагоны… И – ни души… Вдруг слышу: «Стой, сука!..» Я замерла, ноги приятно так онемели… «Сымай пальто!.. Ставай раком!..»

Шон выдержала драматичную паузу.

– Их было двое… Господи, как же я боялась!.. И как мне было хорошо!.. Я чувствовала себя самой беззащитной крупинкой огромного мира – продрогшей, этой… поруганной и задыхающейся от наслаждения!.. И это наслаждение пахло – никогда не забуду – шпалами, соляркой и морозным железом… Я еще не знала, убьют они меня или отпустят, а уже поняла – вот она, настоящая жизнь!! Вот оно – счастье!!

Марик, не сдержавшись, согнулся, давясь хрипловатым смехом. Шон оскорбленно замолчала.

– Извини… – Он прикусил губу, но все равно, не сдержавшись, прыснул, и на глазах его выступили слезы. – Все, все, извини…

– А что тут смешного, мудила? – грубо спросила Шон, и лицо ее посерело от внезапной злобы.

Марик не ответил, прикусив губу и смахивая ладонью слезы.

– Да, в самом деле, а что смешного? – с очень нехорошими нотками в голосе повторил вслед за подружкой Витек.

Циммершлюз выставил перед собой руки, словно прося мира.

– Все, все, виноват… Без комментариев… Шура, продолжай, сделай одолжение… Ты остановилась на фразе «Вот оно, счастье!»…

– Нет, ты сначала объясни, какого хуя ты ржешь! – процедила Шон.

– Вот именно, – отчеканил Витек.

– Хлопцы, девчата… – просительно начал шаман.

– Погоди, Харалдай, пусть он скажет, – оборвал его Витек и поднял на Марика холодные серые глаза.

– Ладно, – тот перестал смеяться и откинулся на стуле. – Что именно тебя интересует, партайгеноссе Витя?

– С какой стати ты глумишься над святыми чувствами Шон к моей стране, вот что меня интересует! Может, заодно вообще пойму, за что вы, жиды, так ненавидите Россию…

Марик немного помолчал, задумчиво поигрывая неприкуренной сигаркой.

– Ты ошибаешься, Виктуар. Я люблю Россию. Но, как бы тебе сказать подоходчивей… за другое.

– Это за что, например?

Лицо Циммершлюза стало совсем серьезным. Он явно не шутил.

– За что?.. За доброе мужество ее людей, например. Это редко встречается… За то, что в беде она лучше, чем в благоденствии. За чувство необъятного могущества. За порывистость жеста, если ты понимаешь, о чем я… Да мало ли, долго можно перечислять… Но никто, – голос Марика налился стальной чеканностью, – никто и никогда не заставит меня думать, что это хорошо, когда пара уголовников насилует девушку на обледенелых шпалах… Что в великой стране туалеты могут быть деревянными сараюшками с дырой для задницы. Запомни: ни одна духовность мира не искупит пьяного безбожия, разгильдяйства и уголовного привкуса, которые лохмотьями висят на теле России.

– Ты еще давай… – начал было Витек.

– Помолчи, – в голосе Марика вдруг прорезалась такая могучая властность, что Витек осекся на полуслове, а Никита и вовсе окаменел. – Я не договорил. Ты прав, я действительно считаю, что все равно, где живет человек – в Гренландии или в Гондурасе. Главное, чтобы он помнил, что он – представитель Бога на Земле. Посол, а не раб, что бы там ни мычали попы всех мастей… И его главная задача – прожить свою собственную жизнь светло и уверенно. Построить крепкий дом, в котором поселится любовь женщины и голоса детей. Посадить сад, в котором осенью созреют сочные яблоки. Не забывать, что спина должна быть прямой, а ворот рубашки – чистым. Стол должен быть накрыт так, чтобы за него не стыдно было пригласить Бога, если он неожиданно постучит в дверь. А вести себя надлежит, словно все умершие близкие смотрят на тебя в эту минуту. Короче, в человеке все должно быть прекрасно… – Голос Циммершлюза снова стал прежним – мягким и задумчивым. – Кстати, до сих пор не пойму – Чехов… Он знал или талант действительно может быть настолько великим и мудрым?..

Еврей замолчал. Молчали и все остальные. Стало заметно, как в тишине едва слышно гудит перегревшийся проектор. Наконец, Марик улыбнулся.

– Ладно, мои юные славянские друзья, – мягко произнес он, – не буду вас больше напрягать. Мне просто очень хотелось бы, чтобы вы не дали одурачить себя тем, кто делит людей на динамовцев и спартаковцев. И не присягали фантомам. А думали о том, как откупиться от этого гнусного мира и прожить свои жизни в счастье, красивой свободе и любви. К сожалению, – он со вздохом поднялся со стула, – пока что я в этом смысле могу быть относительно спокоен лишь за Харалдая… А сейчас, как говорится, разрешите вас оставить. Только давай без обид, Шон, ладно? Устал я что-то. А о Копейкине ты мне уже раз восемь рассказывала…

– Так я ж того… слайды сделала… – вяло возразила Шон.

– Да хоть кино о нем сними, мне безразлично… Нет его, понимаешь? Выдумка он. Спокойной ночи…

И Марик Циммершлюз беззвучно исчез на лестнице.

– Вот паразит! – с обидой выдохнула Шон после паузы. – Все настроение пересрал…

– Да ладно тебе, – Витек, как ни странно, сказал это мягко и, Никите показалось, даже виновато. – Циммершлюз, он хоть и жид, а мужик вообще нормальный. А в твоего Копейкина я и сам не верю.