Музыка души

Однако, забредя в туземный квартал, Петр Ильич вдруг оказался в совершенно иной обстановке. Узенькие, как в Венеции, улочки. С обеих сторон бесконечный ряд лавчонок и всевозможных ремесленных заведений, где местные жители работали, сидя по-турецки, на виду у прохожих. Тут же стояли хлебопекарни, и улицы наполнял аромат свежей выпечки.

По возвращении Петра Ильича ждала бурная встреча от вернувшихся из Мцхета Толи и Пани. Даже маленькая Таня с визгом кинулась в объятия дяди. Паню он нашел похорошевшей и радостной – ни следа не осталось от былых страхов и тоски. Танюша выглядела гораздо здоровее, чем прежде: загорела, поправилась и сильно подросла. А Толя сделался величественным и уверенным – сразу заметно, что он здесь важная персона. Да и обстановка в доме, которую Петр Ильич нашел даже слишком роскошной, говорила об этом. Он порадовался за брата, служебное положение которого упрочилось, а в семье царили согласие и любовь.

В Тифлисе Петр Ильич провел месяц, встретив там Пасху, и за это время обошел все местные достопримечательности. Был в банях, устроенных на восточный лад, где с ужасом наблюдал, как два дюжих молодца ломали кости у Толи. Посетил наиболее замечательные церкви, среди которых и армянскую, где его заинтересовали особенности богослужения и пения. И, конечно же, побывал в монастыре Давида, приютившегося на склоне горы, и видел могилу Грибоедова. Обедал в ресторане на берегу Куры и слушал, как местные певцы исполняли грузинские песни и танцевали лезгинку. Словом, время проходило приятно, но совершенно непродуктивно: его не оставалось на «Чародейку».

Петр Ильич перезнакомился со всеми местными музыкантами, которые восторженно его встретили и оказывали всяческое внимание. Хотя он предпочел бы остаться инкогнито, выражения сочувствия и любви со стороны собратьев по искусству глубоко трогали. Он не ожидал, что в Тифлисе его так хорошо знали.

В Светлую Субботу Тифлисское музыкальное общество устроило в театре большое торжество в честь Петра Ильича. Едва он появился в специально приготовленной для него ложе, как зазвучали громкие, единодушные и долго не умолкавшие аплодисменты. Сама ложа утопала в ландышах и гирляндах из лавра. На внутренней стене висела лира и вензель из букв «ПЧ». Весь театр убрали зеленью и цветами. Поднялся занавес – сцена была переполнена артистами и музыкантами.

Алиханов – один из директоров Музыкального общества – прочитал со сцены приветственный адрес:

– Глубокоуважаемый Петр Ильич, я счастлив, что на долю мою выпала честь приветствовать вас сегодня от имени дирекции Тифлисского отделения Русского музыкального общества и преподавателей училища. Наша небольшая музыкальная семья по справедливости считает вас творцом русской национальной симфонии. Но с того недавнего времени, когда поставлены у нас ваши оперы – «Евгений Онегин» и «Мазепа», – все тифлисское общество поддалось обаянию вашего могучего таланта. Передавая вам, Петр Ильич, от имени нашей дирекции и преподавателей это скромное приношение в знак глубокого уважения и искренней симпатии, я не сомневаюсь, что все тифлисское интеллигентное общество питает к вам те же чувства, хорошо понимая высокохудожественное и воспитательное значение ваших чудных и чарующих творений.

Эта прочувствованная речь, выслушанная присутствующими стоя, вызвала новый шквал рукоплесканий.

Затем директор Музыкального общества Ипполитов-Иванов поднес Петру Ильичу портрет в серебряной оправе в виде лаврового венка. На обратной стороне были написаны имена артистов, принимавших участие в концерте, и программа самого концерта. В это время хор и оркестр исполняли «Славу» из первого акта «Мазепы», заменив слова «нашему гетману» на «нашему гению». Петр Ильич был растроган таким вниманием и нервно раскланялся.

Наконец, начался концерт из его произведений, каждое из которых встречалось горячими овациями. Зарудная, певшая Марию, и Лодий – исполнитель роли Андрея – привели Петра Ильича в умиление своим идеальным исполнением. Правда, голос Зарудной был не самым сильным; наружность и фигура мало сценичны; к игре таланту почти нет, – но во всей ее персоне присутствовала какая-то неопределенная симпатичность, заставляющая прощать недостатки. Позже он долго благодарил артистов за реабилитацию «Мазепы».

Праздник закончился блестящим банкетом с хвалебными речами. Все это было необычайно лестно, но… Петр Ильич предпочел бы, чтобы ему позволили просто в одиночестве побродить по городу перед отъездом.

На следующее утро Анатолий с Прасковьей проводили его до Батума. Он уезжал в Париж: и для того, чтобы уладить все с усыновлением Жоржа, и для личного знакомства с Маккаром. Путешествие в поезде казалось ему слишком долгим и утомительным, и он решил плыть до Марселя морем.