Теперь, когда Алексей приезжает в Москву или Петербург, выполняя поручения отца, он часто навещает своих новых знакомых. Благодаря рекомендации Станкевича и Белинского он был принят в домах известных литераторов. Он знакомится с поэтами П. А. Вяземским и В. А. Жуковским, писателями и критиками В. Ф. Одоевским и В. П. Боткиным, художниками К. П. Брюлловым и А. Г. Венициановым, актерами П. С. Мочаловым, М. С. Щепкиным. Круг знакомств расширяется.
Можно представить себе, как неловко себя чувствовал поэт в этом обществе блистательных людей России во время первых своих приездов в Москву и Петербург: и одежда-то у него не дворянская, а длиннополая купеческая, и волосы-то подстрижены по-мужицки «в кружок». Стесняясь скудного своего образования, боясь сказать что-нибудь не так, он глядел куда-то в сторону. «Умные выразительные глаза его смотрели как-то сурово», — вспоминал один из современников А. Кольцова, журналист и переводчик М. Катков. В обществе Алексей больше молчал да слушал.
Но новые знакомые поэта сумели увидеть в этом белокуром приземистом прaсоле и пытливый ум, и жажду знания. Они были захвачены силой его самобытного, истинно русского поэтического таланта, почувствовали глубинные корни его стихов. Невиданным ранее чудом показались Белинскому крестьянские стихотворения Алексея Кольцова: не забитый крепостной раб глядел на них из этих стихов, а вольный, свободный землепашец, полный богатырской мощи, прекрасный в любви к родной земле и к своему крестьянскому труду! «До сих пор, — писал Белинский, — мы не имели понятия об этом роде поэзии, и только Кольцов познакомил нас с ним!»
Покоренный могучей силой, размахом, песенным разливом его стихов, художник А. Г. Венецианов написал картину «Косарь» и подарил ее поэту.
Строки из стихотворения Алексея Кольцова «Косарь» стали эпиграфом к одной из музыкальных пьес П. И. Чайковского в альбоме «Времена года» — «Песнь косаря» (июль). Другим стихотворением поэта «Урожай» навеяна пьеса «Жатва» (август):
В. Г. Белинский называл стихотворение «Урожай», которое с такой любовью описывало труд крестьянина в поле, «светлым праздником» поэта.
Виссарион Григорьевич Белинский стал наставником и другом Алексея Кольцова. «Я обязан ему всем, — писал поэт, — он меня поставил на настоящую дорогу». Белинский радуется пытливости поэта, его желанию разобраться самому во многих сложных для него вопросах. Как трудно было ему понять горячие философские споры, которые велись на собраниях в кружке Станкевича и Белинского. А ведь пытался же вникнуть, осознать и откликнулся на это глубокими, проникновенными стихотворениями — думами, стройными, гармоничными, как звучные музыкальные аккорды. Он увлекся философскими идеями Белинского, и теперь уже ему казалось, что даже солнце горит огнем человеческой мысли. Везде она, бессмертная мысль человека:
Белинский ценит и замечательные человеческие качества поэта: «Когда приехал ко мне Кольцов, — пишет он в одном из писем, — я точно очутился в обществе сразу нескольких чудеснейших людей. Экая богатая, благородная натура!»
Приезжая в Москву или в Петербург, Алексей впитывает в себя всё, что слышит вокруг. Он много читает, ходит в театр, в оперу. Он слушает оперу М. И. Глинки «Иван Сусанин» (тогда ее называли по-другому — «Жизнь за царя») и начинает собирать оперные либретто, мечтая написать либретто русской оперы.
Алексей посылает в Воронеж сестре Анисье книги и ноты музыкальных произведений, которые ему особенно нравились. Среди них — тетрадь песен Франца Шуберта и его баллада на стихи И. В. Гёте «Лесной царь». В письме к сестре, с которой Алексей был тогда дружен, он пишет о знаменитой итальянской певице Джудитте Пасте: «...Что за голос, что за музыка, что за звуки, за грация, что за искусство, что за сила, за энергия в этом голосе роскошного Запада! Если б ты слышала! Чудеса! Диво дивное, чудо чудное! Я весь был очарован, упоен ее звуками; кровь вся в жилах кипела кипятком!»