Музыка из уходящего поезда. Еврейская литература в послереволюционной России

Прежде чем перейти к разговору о перечисленных выше произведениях, стоит поговорить о повести Эренбурга «Оттепель» – в ней дан более четкий фон послевоенного периода. Эту повесть недолюбливают за безнадежный конформизм и отсутствие явственной еврейской тематики и персонажей-евреев, однако она прекрасно иллюстрирует дилеммы, возникшие в ходе новой послевоенной кампании строительства будущего. «Оттепель» явственно контрастирует с работами Гехта, Альтмана, Рубин и Калиновской. Действие разворачивается в промышленном городе в 1953 году, на персонажей давят последствия войны и гонений, тяжелые условия труда, и тем не менее в личной жизни они стремятся к счастью. Они как бы оказываются в точке равновесия между требованиями культуры один и культуры два, между преодолением прошлого и жизнью в ситуации достигнутого совершенства.

Повесть написана в оптимистичном тоне («у всех настроение приподнялось, на душе повеселело» [Эренбург 1954: 108]). Этот момент подчеркнут в статье Симонова, посвященной «Оттепели»:

Судьбы этих людей объединены не одной только сюжетной, но и более важной связью. На примере их личных судеб писатель хочет изобразить то хорошее и радостное, чего с каждым днем все больше в нашей жизни, что в общегосударственном масштабе выражено во многих решениях и практических мерах, принятых партией и правительством [Симонов 1954].

В конце этой странноватой рецензии автор приписывает правительству не только божественную способность даровать счастье в жизни, но и эстетический талант выражать счастье в своих решениях.

Персонажи повести Эренбурга живут в светлом будущем, где счастье уже достигнуто. Однако болезни, истерические припадки, неспособность договориться друг с другом свидетельствуют о том, что на них лежит непосильный груз. Война в «Оттепели» – тема закрытая. Например, молодой инженер Коротеев, разговаривая с директором завода Журавлевым о своем фронтовом опыте, «почувствовал ту близость, которая возникает между бывшими фронтовиками: они знают то, чего не видели и не пережили другие» [Эренбург 1954: 89]. Война пронизывает собою обычный разговор – и по причине своей неописуемости и всеохватных масштабов выводит его в сферу возвышенного. Однако те, на чью долю выпал этот возвышенный опыт, им же опустошены. Стальные мужчины и женщины, выкованные в ранние годы существования СССР и в военные годы мобилизованные, чтобы служить облеченным в плоть оружием, десять лет спустя превращаются в «недоделанный полуфабрикат» [Эренбург 1954: 93].

Персонажи не только лишились брони, в которую их заковывала ненависть к врагу; они как бы лишились формы и определенности, их обуревает нечто сродни фрейдовскому стремлению к смерти: желание вернуться в менее организованное существование. В посвященных Гражданской войне текстах Маркиша и других авторов упор зачастую делался на гротескно изувеченных телах и пейзажах. В «Оттепели» тела не сочатся гноем – они застывают от холода. Симонов укорял Эренбурга в том, что советское искусство у него предстает «застывшей куклой» [Симонов 1954:2]. Эпитет совершенно верный. Персонажи Эренбурга ведут себя именно как застывшие куклы, которым требуется постоянная подзаводка. Красноречивый пример – Соня Пухова. Она любит литературу, но получает техническое образование; пытаясь избавиться от воспоминаний, уничтожает памятки о детстве; отказывает мужчине, в любви к которому сама же и признается, заученно повторяя официозные догмы о том, что нужно властвовать над собой, что главное в литературе – назидательность, однако при этом говорит о себе: «Ну просто погибаю» [Эренбург 1954: 73]. Почти все остальные персонажи выглядят полумертвыми; пожилой главный конструктор Соколовский, герой основного любовного сюжета, почти все действие проводит в болезни и в бреду. Психологическая «оттепель» пока не наступила.

«Оттепель» – это одновременно и порождение огромного неповоротливого левиафана, советской культуры, чей век близится к концу, и активное вторжение в нее, попытка реанимации. Для Эренбурга речь идет о советской культуре в целом, о том, сможет ли она вернуться к жизни. Однако единственное решение, которое предлагается в романе, – это повторение и воспроизведение того, что уже существует: нужно «воспитать чувства. <…> нам нужен наш, советский гуманизм» [Эренбург 1954: 93]. Эренбург показывает умирание советской культуры и, постоянно ее воспроизводя, длит это состояние.