Музыка из уходящего поезда. Еврейская литература в послереволюционной России

Писатель вспоминает, как учитель, которого он в принципе недолюбливал, разыграл противостояние между Иаковом и Иосифом: «Внезапно распевный тон ребе сменился, новый я сейчас назвал бы трагическим. <…> Он оправдывается перед Иосифом, за то что он, Иаков, похоронил его мать в чистом поле» («Ун плуцем тут зих ан эндер дер тон фунем зинген байм ребн, хайнт волт их эс онгеруфн: трагиш. <…> эр фарентферт зих фар Йойсефн, фарвос эр, Янкев, хот зайн, Йойсефс, мутер гебрахт цу квуре ин офенем фелд») [Altman 1980: 329]. По словам Раши, Иаков оправдывает свой выбор места захоронения Рахили тем, что это было сделано не ради удобства, а по велению Бога – как показало будущее. Рахиль будет впоследствии плакать о детях, которые движутся к неизбежному плену. Альтман не приводит это объяснение прямо, лишь намекает на него такими словами: «Иаков оправдывается перед Иосифом». Иосиф затаил обиду на отца, при этом Рахиль при жизни не могла почувствовать себя этим оскорбленной, ведь речь шла о месте ее захоронения.

И в тот самый момент, когда учитель показывает детям, как Иаков «оправдывается», в открытом окне хедера появляется друг Альтмана и дерзко кричит учителю: «Раздери нечисть твоего отца!» («А руэх ин дайн татн арайн!») [Altman 1980: 329]. Этот невоспитанный «революционный» поступок выглядит крайне неуместно, поскольку именно в этот момент учитель разыгрывает сцену, которая до глубины души трогает его учеников и особенно самого младшего из них, Альтмана.

Учителя зовут Иаков (Янкл), друга тоже Иаков (Янкев) – оба имени отсылают нас к библейскому персонажу. Противоречия между друзьями, так сказать, «братьями-писателями» созвучны соперничеству между Иосифом и его братьями; этот конфликт, в свою очередь, созвучен межпоколенческому конфликту между Иосифом и его отцом Иаковом по поводу могилы Рахиль. «Что хранится в памяти» – это не просто теплая ностальгическая идиллия о местечке, а, скорее, бесконечное попятное движение прошлого, которое при этом выплескивается в настоящее. В этом рассказе кафе в Бухаресте, хедер в Липканах и сцена между Иосифом и его отцом в Египте отражаются друг в друге, и боль из прошлого – в том числе и из легендарного прошлого, описанного в Книге Бытия, – вторгается в настоящее, а события более недавнего прошлого, в особенности Вторая мировая война и послевоенная советская история, в свою очередь переплетаются с этими предшествовавшими событиями.

Сюжет с Иосифом и Иаковом содержит в себе важные параллели с теорией Торок и Абрахама касательно передачи ран от одного поколения к другому. Они описывают подобную травму как интрапсихическое содержание. Дети несут в себе тайны своих родителей. Абрахам и Торок пишут: «То, что возвращается к нам в виде одержания, – это могилы других» [Abraham, Torok 1994: 172]. Иосиф как раз одержим мыслью о могиле Рахили. Религиозные евреи привыкли рассматривать сиюминутную реальность через библейскую призму, как будто здесь и сейчас – это лишь метафора из библейской истории. У Альтмана, напротив, Библия используется не для того, чтобы затемнить восприятие текущих событий, а чтобы придать им дополнительный эмоциональный вес. Для Альтмана, пишущего уже после войны, могила Рахили в открытом поле соотносится с уничтожением евреев нацистами и с неспособностью советского правительства почтить их память. С исторической амнезией и вычеркиванием памяти в свою эпоху Альтман борется, вспомнив – во всей глубине, с подключением самых разных ассоциаций – на первый взгляд тривиальный и исторически ничтожный эпизод своей учебы в хедере.

К тем же темам Альтман возвращается и в другом послевоенном рассказе, «В глубине зеркала». Психиатр обсуждает со своим другом проблему травмы. Психиатр не доверяет теории Фрейда о том, что сексуальность есть основа любого психического заболевания. Он предлагает альтернативное объяснение, построенное на двух народных выражениях из идиша, в том числе на поговорке «папа с мамой грешат, а дети расплачиваются» («тате-маме зиндикн ун киндер кумен оп») [Altman 1980: 239]. В этом рассказе, как и в «Что хранит память», центральной является тема межпоколенческой травмы. Особенно поражает язык психиатра, в свете как истории Рахиль, так и теории травмы Торок и Абрахама. Психиатр говорит:

Нравственный человек уходит от мира и уносит с собой в могилу [кейвер] свою тайну, причину своей травмы. В очень многих случаях психическая травма заимствуется от родителей. Чувствительный ребенок запомнит сцену грубости между родителями навею жизнь [Altman 1980:240].