Музыка из уходящего поезда. Еврейская литература в послереволюционной России

Постоянно возникающий у Альтмана мотив могилы (кейвер) – как в рассказе о хедере с отсылками к Книге Бытия, так и в рассказе о психиатре, где действие происходит в годы холодной войны, – говорит о том, что автор отчетливо ощущает скрытые связи внутри еврейской истории. Видение его трагично, но не безысходно. Скрытые связи между событиями, обнаруживаемые благодаря подсознательной работе памяти, уводят автора (без паспорта и визы, говоря его собственными словами) по пути, на котором события недавнего и далекого прошлого всплывают в ахронистической одномоментности. Если прочитать его короткие произведения как единый текст, перед нами возникнет единый узор на шпалере, тянущейся от Сотворения мира до 1960-х годов. Удивительно, что Альтман выстраивает этот сугубо еврейский нарратив в контексте собственного своего предшествовавшего заключения в ГУЛАГе по обвинению в еврейском национализме. Не менее примечательно то, что его печатали в ведущих, официально одобренных советских периодических изданиях, таких как «Советиш хеймланд», где редакторы и ведущие критики призывали читателей двигаться вперед и участвовать в социалистическом строительстве счастья.

Память, культурное пространство и материальная культура: Риеке Рубин и Дина Калиновская

В рассказе Рубин «Такой вот день», опубликованном на идише в сборнике ее произведений 1982 года, а в русском переводе в 1986-м под названием «Странный день», в качестве отправной точки для череды воспоминаний повествователя использован один день 1975 года. Здесь особенно важны литературные интертексты, которые автор использует, чтобы открыть свой нарратив для других времен и мест. Пролить свет на творчество Рубин помогает то, как Бахтин трактует функцию языка в художественной прозе. Бахтин считает, что язык в романах функционирует в какофоническом лингвистическом пространстве с очень плотной фактурой, заполненном тем, что говорят другие, «чужими словами». В руках у Рубин идиш существует отнюдь не только в Еврейской автономной области или бывшей черте оседлости в качестве языка местечка. В «Аза мин тог» идиш принадлежит и Москве – современному советскому урбанистическому пространству с его многолюдным метро и невообразимыми магазинами, где продавцы утверждают, что товаров нет, хотя товары лежат прямо перед вами. Идиш превращается в пространство, где вновь начинают звучать голоса других писателей, творивших как на идише, так и на русском.

Рубин (1906–1987) была не только писательницей, но и литературоведом и критиком; она написала предисловие к собранию сочинений Шолом-Алейхема, опубликованному по-русски в середине 1950-х годов, изучала творчество других классиков литературы на идише; состояла в штате «Советиш хеймланд» с момента его основания в 1961 году. Ее муж, М. Аксельрод, был известным художником, разрабатывавшим еврейские темы; в «Аза мин тог» есть, скажем так, цитата из одной его картины. Визуальный образ становится в рассказе еще одним интертекстом. Дочь Рубин, Елена Аксельрод, – известный поэт, она пишет по-русски и сейчас живет в Израиле. Стихи Е. Аксельрод вошли в «Странный день».

Героиня, она же рассказчица – женщина средних лет, которая ощущает, что осталась в полном одиночестве после смерти мужа и предательства лучшей подруги. При том что в рассказе упомянуты основные события европейской истории, в том числе Первая мировая, Гражданская война, революция, так называемая Великая Отечественная война и уничтожение нацистами евреев, события эти не сводятся к традиционному советскому нарративу об одержанной победе и достигнутом счастье. Автор отказывается от традиционной реалистической композиции – начало, середина и конец – и вместо этого прибегает к череде возвратов в прошлое. Великие исторические события наложены на воспоминания рассказчицы о ее собственных переживаниях: детстве, дружбах, замужестве, отношениях с родными, чувствах, конфликтах, ревности, радости и боли. Аллюзии на произведения других писателей позволяют постичь смысл этих событий – как личный, непосредственный, так и фундаментальный. Особую роль среди интертекстов играют цитаты из Бергельсона и Блока – фрагменты прошлого, в которые Рубин снова вдыхает жизнь, – а также попытки восстановления культуры, подобные тем, которые предпринимал Гехт.

Название «Аза мин тог» – это отсылка к ключевому фрагменту повести Бергельсона «Среди эмигрантов»: