Музыка из уходящего поезда. Еврейская литература в послереволюционной России

Сюжет движется дальше, от войны к победе, от ненависти к врагу к торжеству жизни после победы – и делает лишь одну кратчайшую паузу, чтобы предаться скорби о погибших. Судя по всему, вопрос о свидетельских показаниях и скорби Эренбург оставил для «Черной книги». В протоколе собрания редколлегии «Черной книги», состоявшегося в октябре 1944 года, Эренбург решительно заявляет, что единственным критерием включения того или иного документа в книгу должны стать его «воздействие» и «эмоция» [Grossman n.d.]. Однако в романе поспешность, с которой утверждаются благородство человеческого духа и торжество жизни в Бабьем Яру, производит впечатление попытки замолчать важность того, что именно там происходило. Эренбург не убирает евреев из своей картины войны, напротив, он подчеркивает их причастность – как бойцов на фронте и как сопротивлявшихся жертв. Однако в его картине, несмотря на все смерти, не хватает описаний воздействия разрушений на жизни отдельных персонажей, на поступательный ход истории. Недостаток художественной глубины нивелирует значимость смертей в Бабьем Яру. Они никак не влияют на повествование о прогрессе, которое представляет собой роман в целом.

В рецензии на «Бурю», опубликованной в газете «Известия», подчеркнута важность темы победы. Рецензент, Н. Жданов, рассматривает судьбу семьи Альперов через призму конфликта между капитализмом и социализмом. Перед войной отец Осипа уехал во Францию, забрав с собой брата Осипа Лео. Лео становится партнером в крупной промышленной фирме, но после прихода немцев погибает в концлагере; брат его, Осип, напротив, «становится победителем, как и его страна» [Жданов 1948]. Судьба евреев при немецкой оккупации, гибель матери и дочери героя не имеют никакого веса; главное – превосходство советского образа жизни.

Примерно на том же основан и «Старый учитель» Гроссмана, однако в нем особый акцент сделан на уничтожение евреев немцами. Рассказ был опубликован в 1943-м в журнале «Знамя», и в том же году перевод на идиш вышел в антологии «Геймланд» («Родина») под названием «Дер алтер лерер»; в 2010-м появился перевод на английский, выполненный Р. и Э. Чандлерами [Grossman 2010: 84-115]. В «Старом учителе» абсолютно однозначно показано, кто стал мишенью массовых фашистских убийств: «Утром было объявлено, что евреям, живущим в городе, нужно явиться на следующий день в шесть часов утра» [Гроссман 19856: 135]. В рассказе подробно описаны технологии умерщвления, которые применялись по ходу акций, в том числе использование стрелкового оружия вместо артиллерии (чтобы затруднить сопротивление), упомянуто, сколько патронов полагалось на каждого человека, приведен психологический профиль добровольцев, которых выбирали в расстрельные команды, перечислены особые требования к умерщвлению детей. Как указывают Д. и К. Гаррард и Ш. Маркиш, в «Старом учителе» Гроссман преобразует свидетельства очевидцев, которые собирал для так и не напечатанной «Черной книги», в сцену массовой расправы. Читая рассказ, сложно не заключить, что массовое уничтожение евреев было одним из ключевых измерений немецкой оккупации.

Перечисленное выше можно назвать приведенными в рассказе фактами касательно уничтожения евреев немцами. «Старый учитель» Борис Исаакович Розенталь является их толкователем. Гроссман подчеркивает еврейство учителя, которое определяется не набожностью, но характерным складом ума, биографией, а главное – ощущением принадлежности к еврейскому народу. Розенталь когда-то был религиозен, но превратился в атеиста. До революции он преподавал в еврейской профессиональной школе, впоследствии стал учителем математики в средней школе маленького городка. Он разделял идеалы русских интеллигентов XIX века, любил русских людей, в которых видел «сострадание» к евреям. При этом к евреям он испытывал глубокую приязнь: «Всю свою жизнь прожил он с этими людьми, с ними должен прожить он свой горький последний час» [Гроссман 19856: 136].

Портрет старого учителя, Бориса Розенталя, важен для нашего исследования и в более общем смысле. Создавая этот образ, Гроссман ставит под сомнение расхожий штамп, что евреи и Советы изначально находились в оппозиции, что все советское противонаправлено всему еврейскому. Приверженцы русоцентрического шовинизма, который, по словам Эренбурга, начал поднимать свою голову уже в 1943 году, напротив, видели в еврее искажение советского идеала. Для Гроссмана в этом рассказе советское и еврейское не просто не противоположны, они взаимозависимы: советская жизнь выявляет все лучшее в еврее, а лучший, идеальный советский человек – еврей, старый школьный учитель Борис Розенталь. Он единственный житель городка, чье поведение – внимательное, любезное, заботливое – не меняется во время немецкой оккупации.