Музыка из уходящего поезда. Еврейская литература в послереволюционной России

По контрасту с традиционным советским нарративом о войне, Дер Нистер оставляет рану незалеченной и не превращает травму в оружие. Слова на иврите, «И будет в тот день», в тексте на идише приведены в оригинале. Используя язык пророков, Дер Нистер поднимает свою статью над своими собственными пространством и временем, придавая описанным в ней событиям мессианские масштабы. При этом он сохраняет ироническую дистанцию между мессианскими временами и своими собственными. Мессианское время, день Господа – «И будет в тот день», – это момент возрождения и воздаяния у Исаии, Амоса и других пророков; у Дер Нистера, напротив, речь идет не об уверенности и даже не о вероятности, а о надежде и попросту «фантазии» («давай, говорю я, пофантазируем»). Невозможно определить, чьим голосом говорит Дер Нистер; важнее то, что он, говоря, цитирует все эти многочисленные голоса – использует мультивокальный регистр. Дер Нистр не говорит, что истребление нацистами евреев является частью божественного плана уничтожения и возрождения. Пользуясь пророческим языком, он одновременно и смыкает свой текст с системой отсылок, и разъединяет их. В зазоре между «Давай утешимся» и «Давай пофантазируем» находятся уверенность в воздаянии и чаяние такового, но также и отрицание его возможности. Даже утешение остается своего рода фантазией. Невозможно предложить однозначное, дефинитивное толкование событий из истории Шлоймке. На ее страшное эмоциональное содержание не удастся наложить единую схему смысла. Несводимость этого текста к единому смыслу оставляет открытым финал типичного (соц)реалистического нарратива.

Рассказывая о войне в пропагандистском ключе, по-русски и на идише, своим советским согражданам и собратьям – советским евреям, еврейские писатели создали корпус литературных текстов, которые должны были приближать победу. Писатели приспосабливали традиционные еврейские тексты, прежде всего 136-й псалом, под нужды мобилизации. Но одновременно они подвергали сомнению фундаментальные принципы литературы ненависти – это видно из сочинений Слуцкого, Дер Нистера и Галкина. В этих произведениях раны, нанесенные в боях и в гонениях нацистов на евреев, не залечиваются, но продолжают болеть. Рассказ Бергельсона о студенте, который становится воином, заставляет задаться вопросом о том, как опыт погибших жертв принято и положено вспоминать, в какую форму должны быть обращены их свидетельства. Именно этот вопрос, связанный со свидетельствами, памятью и поминовением, обнажает те пропасти, что отделяют советское от еврейского.

Глава 4 Скорбь: отклики на уничтожение евреев

Лишь ныне, в скорби, приходит ко мне разгадка,

В расплавляющей боли – я ощущаю, будто бы в огне,
Боль желания увидеть себя в зеркале – целиком.

Эршт ицтер кумт цу мир ин тройер дер башейд,
Ин вей фун ибершмелц – баграйф их фламик
Дем пайн фун велн зен зих ин шпигл – ганцерхайт

Перец Маркиш. Холахмо (Хлеб скудный)[149]

Или тебе не стыдно за твою красноармейскую винтовку?

Или твоя пятиконечная звезда освятила себя отмщением?

Ци хосту нит фаршемт дайн ройтармейише бикс?
Ци зих гехейликт ин некоме хот дайн финф-экедикер штерн?

Перец Маркиш. Милхоме (Война)[150]