Музыка льда. Осколки

— Все нормально, Виктория Робертовна. Показалось, — врет Милка совершенно глупо и неубедительно.

Так неспешно они едут вдоль борта, спортсменка чуть впереди, за ее левым плечом, почти вплотную, тренер, пристально вглядывающаяся в профиль девушки.

— Врешь, — коротко и безапелляционно констатирует Домбровская.

Мила молчит. Лишь едва заметно в улыбке изгибаются алые губы. Неужели в Канаде она в таком же виде приходила на тренировки? Ну, тогда не удивительно, что практика поцелуев набралась столь быстро, чуть насмешливо думает Вика. Все-таки, не о таком знании о своих спортсменах мечтала женщина. Очень необычное ощущение внутри рождает понимание, что ты в деталях в курсе, как целуется человек, которого помнишь маленьким ребенком.

— Разве могу я вам врать? Только молчать и недоговаривать, — очень тихо произносит девушка.

— И о чем ты сейчас мне хочешь промолчать и не договорить? — задает вопрос женщина, имея в виду болезненные ощущения.

Мила с ходу делает поворот и оказывается лицом к лицу с Домбровской. Они почти соприкасаются плечами, продолжая ехать так близко, что любой рассинхрон в движениях того и гляди закончится столкновением. Но они всегда в синхроне. Много лет уже.

— Ни о чем таком, что имело бы значение здесь и сейчас, — продолжает улыбаться девушка, — я в форме, я могу работать дальше.

— Хорошо, Леонова. Тройной флип, тройной тулуп. Вперед! — Виктория продолжает движение вдоль борта, проезжая мимо Григорьева, который объясняет технику постановки ноги для лучшей крутки изучаемого четверного лутца Насте, прикасается к его руке и, переводя взгляд на начинающую разбег Леонову, просит: — Посмотри.

Вдвоем они наблюдают, как Мила с внутреннего ребра идет на флип, делает чисто, потом резко толкается зубцом в тулуп и выезжает с легким покачиванием. Светлые мужские глаза встречаются с болотными женскими. И Михаил коротко кивает:

— Сейчас позвоню Айболиту, пусть придет с волшебным укольчиком.

— Леонова, отдыхать! — резко через весь каток приказывает Домбровская. И направляется к упрямой девчонке, чтоб вытолкать ее со льда, если она попытается воспротивиться.

Но Мила на удивление спокойно и даже, кажется, с облегчением направляется в сторону скамеек за бортиками. Садится на лавку и тяжело опирается локтями на бедра.

— Ложись! — приказывает, приехавшая к ней Домбровская.

И снова покорное согласие, сопровождаемое лишь коротким смешком:

— Виктория Робертовна, вы же верите, что у меня есть хороший ответ на это предложение? Но сейчас я не в той форме.

— Милаха, не борзей, — негромко ворчит Вика из-за борта и тут же отъезжает в сторону

Лилии, начиная отчитывать девочку, еще приближаясь:

— Нинидзе, я же сказала до шести, а не до четырех с половиной? Ты повторила три раза и ни одного не сделала точно по счету! У тебя между какими двумя числами теряются еще полтора, что ты никак их найти не можешь?

Вот так и бегает теперь от опасных поворотов в диалоге. И понимает, что ничего такая беготня не решает, но разговор завести душевных сил нет. А сейчас, кажется, еще и не время.

Любой спорт — это боль и рутина, рутина и боль. И жизнь, которая помещается между этими болью и рутиной называется детством спортсмена, потом юностью, потом молодостью. Если очень повезет, то в ней будет еще и что-то яркое, например, победы. Или люди, с которыми ты сможешь их делить. И еще делить боль.

О чем-то таком думает заслуженный мастер спорта Людмила Леонова двадцати полных лет от роду, пока лежит на лавке в ожидании врача, слыша, но не видя, ту, с кем она делила свою боль и свои победы. Она вслушивается в грудной резкий от приказных интонаций голос, напитываясь, цепляясь за каждую ноту, замешивая на нем и очевидно вернувшейся боли в спине, то ли горе, то ли радость совместности.

Пришедший врач задает вопросы, переворачивает ее на другой бок, колет обезболивающее, замораживая тысячи мелких электрических разрядов и не давая им пробраться в мозг от нерва. Врач велит не двигаться, ждать, пока подействует анестезия. За спиной тренеры и доктор обсуждают, что же с ней делать. В итоге решают, что новый день даст новую пищу для размышлений, а сейчас ее отправят домой в надежде на лучшее. Интересно, хоть кто-то тут может надеяться на лучшее, если даже сама Милка ни на что хорошее не надеется?

Бережно поддерживаемая Григорьевм с одной сторон и Викторией с другой, Мила отправляется в раздевалку. Она бы и сама дошла, но оба тренера в ответ на это предложение посмотрели на нее так, что к лучшему показалось не настаивать.

Пока она снимает коньки, Домбровская стоит рядом и внимательно следит, не нужна ли ей будет помощь, потом говорит:

— Михаил Александрович тебя довезет сейчас домой. Завтра по состоянию смотри. На тренировку только при полном отсутствии боли. Понятно?

Она помогает девушке стянуть с плечей спортивную водолазку и надеть худи, натягивает угги на ноги, с которых стащила коньки. Подсаживается, чтобы подставить плечо и дать легче подняться с низкой скамьи. Следит, как спортсменка выходит и раздевалки.

— До свидания, Виктория Робертовна!