Музыка льда. Осколки

Сейчас их троица больше всего похожа на стаю волков, которая травит олененка. Взгляд Ревковича злой от безнадежности ситуации. Видно, как через зрачки рвется наружу все то, о чем мальчик пытается промолчать. И, наконец, не выдерживает. Он разворачивается к Виктории и кричит:

— Отпустите меня! Отпустите! Я не знаю ничего! Я ничего не хочу! Все эти ваши дорожки, перетяжки, подсечки, тройные, четверные! Я хочу нормально жить! Есть чипсы, пить газировку, болтаться по супермаркетам с друзьями! Я хочу чтобы перестало болеть… все! У меня болят руки, ноги, спина!..

— А задница? — неожиданно подает голос Григорьев.

Эта фраза на секунду сбивает мальчика, но он тут же продолжает с еще большим нажимом:

— Да, Михаил Александрович, и жопа тоже болит! Хотите покажу, где?!

Парень тянется к поясу брюк, явно намереваясь спустить их и детально продемонстрировать синяки, которых после сегодняшней тренировки точно прибавилось.

— Ревкович! — резкий женский голос выдергивает фигуриста на мгновение из собственной боли и озлобленности.

Он видит перед собой красивую женщину с бледным лицом, сжатыми плотно губами, взглядом прожигающим его насквозь. Видит голубые пристальные глаза второго тренера. И понимает, что все закончилось. И ничего уже не вернуть. Злость затапливает все больше. Расхристанная душа требует действия. Побега. Одномоментного решения всех проблем. Разрубленного гордиева узла. И Никита снова ломится в двери сквозь тело Ландау.

Все, что остается Илье — крепко обхватить мальчишку и прижать к себе, не давая вывернуться и сбежать.

Григорьев подходит к дергающемуся в объятьях хореографа ребенку, кладет ему на плечо руку и негромко произносит:

— Все ошибаются, Ник. И пока ты жив, любую ошибку можно исправить. Почти любую.

Михаил вынимает фигуриста из цепких рук Ильи и усаживает на стул. Сам придвигается ближе:

— Чем хоть драл-то штаны? — спокойно задает вопрос мужчина.

— Коньками, — неохотно отвечает Ревкович.

— То есть тебя не просто так выносило на этапе на внешнюю дугу? — уточняет Григорьев, имея в виду, что своим актом вандализма парень не только испортил одежду, но еще и повредил заточку на лезвиях.

Чувствуется, что кризис потихоньку отступает. Мальчик сидит на стуле упершись руками в колени и в нем больше нет той натянутой струны, которая вибрировала уже некоторое время, а сегодня натянулась до предела. Одним движением Михаил Александрович, как опытный музыкант, скрутил колок и ослабил эту струну до провисания. Уже через секунду он начнет снова ее натягивать, ожидая верной ноты в ответ на его слова.

— Что мне теперь делать, Михаил Александрович? — произносит мальчик, — Не могу же я маме сказать, что сам?

— Должен, — отвечает Григорьев, — Неужели ты думаешь, что Виктории Робертовне будет легче говорить твоим родителям про это?

Мальчик смотрит на Домбровскую. И больше в ней нет той жестокости, с которой она терзала его на протяжении всего диалога. Все, что осталось — усталая женщина, переживающая вместе с ним его ошибку. Никита глубоко вздыхает и произносит:

— Хорошо, я расскажу.

— Сделай это в течение недели, — говорит в ответ Домбровская, — больше времени я тебе просто не могу дать. Твоим родителям нужен будет ответ.

Ревкович кивает.

— Расскажи сегодня, Ник, — снова вступает Григорьев, — Чем больше будешь откладывать, тем труднее будет начать.

Мальчик кивает снова.

— Никита, у тебя будет три свободных дня, — внезапно продолжает Домбровская, — Я надеюсь, тебе хватит этого времени, чтобы обдумать, готов ли ты продолжать.

Это опасная игра, никто не сможет сказать, хватит ли сил у ребенка вынырнуть из благословенного отдыха и свободы и вернуться назад. Тем более никто не скажет, будет ли он сам рад возвращения, даже если примет такое решение. Не всякий хомячок может бросить крутиться в колесе, даже если ни сил, ни ресурсов, ни возможностей на это уже не осталось. Иногда они возвращаются лишь потому, что другой жизни не знают. Аля возвращался именно поэтому. Милка тоже вернулась, и Виктория не может сказать, что это было осознанное возвращение из любви к делу. ОТ безысходности, от трудности первого шага по новому пути. Любовь нередко не главное в выборе дороги дальше или возвращения к истокам.

— А если я надумаю раньше? — задает вопрос юноша.

— Ты всегда знаешь, где нас найти, — спокойно отвечает Виктория Робертовна.

Они прощаются со спортсменом вполне по-дружески.

— Илья Сергеевич проводит тебя, — заканчивает встречу Домбровская.

****

Григорьев еще раз внимательно смотрит видео лутца, которое остановил в острой фазе конфликта с учеником:

— Не, не приземлит она его нормально, — в итоге окончательно убеждается вслух специалист по прыжкам.

— А? — неопределенно отзывается Вика, сидящая с закрытыми глазами и медленно сливающаяся с серой обивкой сидения.

— Говорю, не приземляет нормально Белка свой лутц.

Сергей смотрит на блеклое лицо коллеги, которая вряд ли даже сразу осознала, кто такая Белка, и произносит:

— Давай-ка я тебя домой отвезу, Вик?

Женщина улыбается с закрытыми глазами и неопределенно отмахивается:

— Мне и тут хорошо!