Музыка льда. Осколки

Ландау тоже периодами отвлекается от Леоновой и переключается на девочек, то поправляя Настю, которой меньше чем через неделю стартовать, то следя за Зоей, то отмечая что-то для себя в прокатах Маши и Яны, то поправляя руки Кате. Вокруг льда горячо, на нем самом переплавляются, закаляясь, будущие чемпионы. Этот круговорот спортивной жизни бесконечен и однообразен.

Мила чувствует себя наблюдателем, далеким от этого плавильного котла, который зачем-то брошен в общую кучу, но никому по настоящему не нужен. Закрывая глаза, она проваливается туда, где сама была заготовкой, которую закаляли.

****

полгода до олимпиады

— Цагар, где твои глаза! Куда ты все время смотришь на дорожке? Где зрители? У тебя под ногами?

Резкий голос тренера разрывает воздух надо льдом. И Мила радуется. Это плохая радость, но это сейчас единственное, на что она может надеяться — на ошибки соперников. Если Рада катает все, что ей поставили, и все, что она может прокатать, то никакая улыбка, никакое вживание в образ не помогут ей, Миле Леоновой, получить желанную золотую медаль и разделить ее с этой ужасной женщиной, которая натягивает свой голос через воздух катка, так хорошо и честно тренируя ее, Женькину, соперницу.

Хочется подбежать к Виктории Робертовне и задать все вопросы, которые мучают. Высказать все то, что наболело. И самое главное прокричать, прошептать: “А как же я? А как же мы, Виктория Робертовна? Неужели эти годы, которые я отдавала нашему общему делу, нашим общим победам, нашей… любви…”

Дальше мысль обрывается. Даже самой себе страшно признаваться, что фантазия, которой ты жила все это время, в каждом вращении, прыжке, скольжении — это не более чем твоя и только твоя фантазия. И значит она что-то лишь для тебя. И это у тебя одна на двоих душа, а у твоего тренера просто цели, которые она реализует с любой другой, если та другая подойдет лучше. Мысли ощущаются вкусом предательства и горчат болью. Тренер хочет быть лишь тренером, а Мила хочет быть просто Милой, а не только спортсменкой Леоновой.

Мила уходит в заклон. Из заклона в бильман. В спине снова что-то неприятно дергается и сжимается, но привычно и сильно фигуристка вытягивает себя вверх. У Леоновой никогда не было вращений, которыми восхищала Извицкая, у нее никогда уже не будет силы выкатать технический арсенал жизнерадостной, молодой, пока почти не травмированной Рады. Мила точно знает, что ничем не примечательна и эти два года ее ведет на вершины не тело, а душа, которая отдает всю себя ради их общей победы. И это ее, Милина душа, может так проживать программы, что рыдают стадионы, но душа не может научить тело быть сильнее определенного предела. Уже не может.

Выходя из вращения, видит, что Домбровская стоит на льду совсем рядом и внимательно смотрит на нее:

— Красиво, — произносит тренер и добавляет, — жаль, что мы не можем перед ним вставить каскад.

Они больше не пробуют усложнять. Трижды в первой половине сезона пытались и трижды через неделю-другую Виктория возвращалась к упрощенной композиции, потому что видела, что Леонова не выкатывает большую сложность. Что она при этом чувствовала, было никому неизвестно. Может быть, ничего, кроме математической необходимости усложнять и такого же прагматического понимания, что набрать в усложненной программе больше не получится, так как “материал” не годится для этого решения задачи.

****

Вика аккуратно идет по льду в сторону замершей в конечной точке Яны. Илья, как обычно, материализуется почти из воздуха и протягивает руку, на которую она опирается. Счастье — это знать. Знать, что кто-то всегда протянет тебе руку. Команда, которая не предает, вот оно счастье неудачливой спортсменки и удачливого тренера Домбровской.

Периферическим зрением Виктория замечает, как ее провожает взглядом Мила. Еще раз ловит себя на том, насколько тяжело ей дается наблюдать почти полное отсутствие прогресса в восстановлении этой девочки. Они обе до сих пор больны, бледны и вряд ли готовы к тем нагрузкам, которые должны нести, каждая в своем деле.

Больше десяти лет вместе. Чего греха таить за это время даже ритм сердца становится одним на двоих. Столько общей боли, столько радостей пережитых сообща. А теперь еще столько недоговоренностей, обид, непонимания. Когда-то казалось, что вросли друг в друга идеально, подошли, словно кусочки пазла. А потом началось отторжение. И почти трехгодичное отсутствие Милы рядом сделало расстояние еще более осязаемым. Любовь к этой девочке никуда не делась, но в этой любви появилось очень много работы, очень много осторожных касаний, чтобы не нанести больше боли и не получить боль в ответ.

Домбровская делает свою работу. Объясняет, показывает, направляет новую спортсменку к вершинам. Леонова наблюдает, как красиво и плавно движутся руки ее тренера, рисуя узор финала “Оды к радости” для Яны. Как резко выбрасываются вперед кисти в последнем движении, как намечается прогиб, который в исполнении спортсменки превратиться в сильнейшую финальную точку, а сейчас лишь тонким карандашом очерчивается тренером, указывающим, куда стремиться.