Музыка перемен

Костя и Максим мои братья. Или были ими до этого вопроса. Только сейчас я увидела в них больше не близких, а тех, в кого они превратились. Передо мной два взрослых мужчины. Костя высокий, широкоплечий, с узкими бедрами. Зимняя куртка не скрывает стальной мускулатуры под ней. Красивое мужественное лицо с чувственными губами и выраженными темно-зелеными глазами. Он очень красивый и опасно манящий, с гордо поднятой головой рассказывает какую-то историю остальным, широко и радушно улыбаясь. От него пахнет уверенностью, силой, дикой первобытностью. Теперь понятно, почему женщины не могут устоять перед ним. Костя одного роста с Максом, но Максим стройнее, у него чуть длиннее торс. Он изящен и грациозен во всех своих движениях: поправляет густые темные волосы, откидывая их назад, смотрит на часы, дотрагивается до лица. Морозный воздух разрумянил ему щеки, от чего он выглядит восхитительно. У Макса тоже зеленые глаза, но не Костины большие, а миндалевидные. Он как раз посмотрел на нас с Удальцовым, слегка прищурившись. Пронизывающий насквозь взгляд, таким он бывает во время выступления, завораживая публику. Макс улыбается своей по-мальчишески открытой улыбкой, покоряя присутствующих. И в завершение присутствие Влада делает троицу неотразимой. Я чувствовала, как во мне пробуждается великая и необъятная гордость, которая спокойно дремала до этой минуты.

— Нет. Это мои братья.

— Понятно. Вы похожи. — Вздох облегчения вырвался из груди Удальцова, обдавая меня табачным запахом.

Незамысловатое умозаключение начальника загнало меня в тупик. То ли я перевозбудилась, то ли воздух вокруг нас становится плотнее? Но нравившиеся раньше черты Удальцова стали размытыми и нечеткими. Нерушимый образ несгибаемого и жесткого руководителя дал трещину.

Часть 13. КСЕНИЯ

Вторая чашка черного растворимого кофе за обед. Не потому, что я ужасно люблю кофе, а просто потому, что это единственный способ задержаться, остановить себя и не поддаться внутреннему позыву. Несколько минут я мешала ложечкой напиток, уносясь мыслями далеко отсюда.

— Ксень, остыл кофе! — Володя, сосед Макса по гримерке, вернул меня на землю. Мы обедали втроем в их гримерке. Максим и Володя что-то обсуждали, я смотрела на мужчин, но видела лишь то, как беззвучно шевелятся их губы. Забившись в угол старенького диванчика, поджав ноги и потягивая надоевший кофе, я боролась сама с собой. Мой обед закончился двадцать минут назад. Идти до прокуратуры от театра минут десять, но меньше всего я хотела возвращаться. Память раз за разом напоминала мне о случившемся, когда я уже почти стерла недопустимое для меня воспоминание. Это произошло через полторы недели после матча.

***

— … Ваша честь! — Удальцов поднялся перед судом зачитать речь государственного обвинителя в судебных прениях. — Подсудимый Васильев Николай Валентинович обвиняется в совершении преступления, предусмотренного частью первой статьи сто пятой Уголовного кодекса Российской Федерации…

Я сидела на скамье для свидетелей и вникала в судебный процесс. Такое бывало часто, что кто-то из помощников прокурора брал меня с собой в процессы как в уголовные, так и гражданские. Сегодня я поехала с Удальцовым. Процесс был назначен на два часа дня и затянулся на два с половиной часа. От душного воздуха и нескончаемого обсуждения того, как один приятель зарезал кухонным ножом приятеля-собутыльника, у меня разболелась голова.

Жулик сидел в «клетке», постоянно свысока ухмыляясь. По бокам «клетки» дежурил вооруженный конвой. Судья, мужчина лет сорока, разглядывал письменную ручку с острым любопытством, затем ее тупым концом почесал ухо и подавил зевок, даже не прикрыв рот рукой.